Бармен направился прямо к ним. Ему было за пятьдесят: короткая стрижка “ежиком”, телосложение — как у футболиста, рубашка с обрезанными рукавами, открывающими на мускулистом предплечье татуировку морского котика.
— Ну, ребята, что берем?
— Сельтерскую.
Рэйчел с Акирой присоединились.
Бармен пожал плечами.
— Хэролд, ты меня не узнаешь? — спросил Сэвэдж.
— Да вроде как нет, — бармен сосредоточился. — А что, должен?
— Я частенько во времена увольнительных сюда захаживал.
— Да здесь столько народа перебывало, что всех и не упомнишь. А как давно?..
— Октябрь тысяча девятьсот восемьдесят третьего.
— Извини, приятель. Столько лет, тут через год все начинают выглядеть на одно лицо. Да и память у меня не то, что раньше.
— Я тебя понимаю.
Бармен неодобрительно покосился на Акиру и отправился за сельтерской.
— То, что он меня не помнит, еще ничего не значит, — сказал Сэвэдж. — Но то, что я его знаю и помню этот кабак — для меня значит многое.
Рэйчел, казалось, его слова не убедили.
— Хочешь сказать, что этот вариант тот же, что и с моей матерью? — спросил Сэвэдж. — Так?
Но ответить ей так и не удалось. Вернулся бармен с заказанными напитками.
— Три семьдесят пять.
Сэвэдж дал пятерку.
— Оставь сдачу себе.
— Спасибо, приятель.
— Скажи, а капитан Макинтош до сих пор здесь бывает?
— Мак? Ну, конечно. Я вижу его по крайней мере несколько раз в месяц.
— А сегодня вечером он не приходил?
— А вот этого я не знаю. Если и приходил, значит, его обслуживала одна из официанток, — бармен опять неодобрительно зыркнул на Акиру и отправился к кассе.
— Мне кажется, он не слишком жалует японцев, — сказал Акира.
— А может быть, японцев здесь никогда и не было. Он не единственный, кто на тебя смотрит, — сказала Рэйчел.
— Я заметил.
— Может быть, они смотрят на тебя, — усмехнулся Сэвэдж Рэйчел. — Будь ты здесь в единственном числе, думаю, матросов сто стали бы оспаривать друг у друга честь предложить тебе выпивку.
— Уж не знаю, что это — комплимент или угроза, — глаза Рэйчел сверкнули.
— Расскажи о капитане Макинтоше, — попросил Акира.
— Мы с ним вместе служили в SEALs. После Гренады я подал в отставку. Он остался на службе и стал тренировать новичков. — Сэвэдж покачал головой. — Мы были друзьями. Близкими. Я очень хорошо его помню. Он как живой стоит у меня перед глазами. Мы вместе тренировались. Плыли в бой вместе. Сюда ходили, пили, бузили… Боже, неужели все это — ложная память? Не может быть… Да, кстати, — плечи Сэвэджа свело судорогой, — вот и он собственной персоной.
Отлично сложенный светловолосый человек лет тридцати — тридцати пяти вошел в таверну. Высокий, с точеными чертами лица, загорелый, он был одет в джинсы, кроссовки и джинсовую, с тремя расстегнутыми верхними пуговицами, открывающими волосатую грудь, рубашку. На руке — часы для подводного плавания.
Он помахал рукой компании людей, сидящих за одним из столиков, и направился к ним. Сэвэдж оторвался от стойки и нырнул в толпу.
— Мак!
Мужчина в недоумении остановился, стараясь определить, откуда идет голос.
— Мак, — сказал Сэвэдж, протянув ему руку. — Как дела?
Мак смотрел на него, и по его лицу ничего нельзя было прочесть.
Сэвэдж постарался свести на нет неловкость, пустив в ход самую дружественную и дружелюбную улыбку.
— Да в чем дело? После всего, сквозь что мы прошли вместе, неужели ты меня не признаешь?
— Признаю? — Мак продолжал смотреть на него, сильно наморщив лоб.
“Нет! — подумал Сэвэдж. — Только не это! Только не снова!” Он почувствовал свинцовую тяжесть, дурноту, подступившую к самому горлу, пустоту в желудке и онемевшие руки и ноги.
Мак фыркнул и повернулся, намереваясь уйти.
Сэвэдж бросился ему наперерез.
— Подожди. Пожалуйста. Ты что, в самом деле?..
— Говорю тебе, что получил, получил деньги. Черт бы тебя побрал, держи твою двадцатку. И перестань меня преследовать. Вали отсюда.
Сэвэдж, нахмурившись, смотрел на деньги, которые мужчина совал ему в ладонь. Голова закружилась.
— Но…
И снова Мак решительно направился прочь.
— Ты же мне ничего не должен… — Сэвэдж в полном недоумении побрел за Маком следом. — Что все это значит?
Мак остановился, наклонился к уху Сэвэджа и напряженным шепотом прошипел:
— А вот это действительно неплохой вопросик. Что ты здесь делаешь? Ты что, Дойль, совсем спятил? Ты что позабыл, что нас не должны видеть вместе?
— Что?
— Убирайся.
— Но…
Голос Мака был едва слышен.
— В проулке. Через пятнадцать минут.
Пока Сэвэдж моргал, ничего не понимая, Мак наконец-то добрался до столика, за которым сидели его приятели.
— Парень одолжил мне как-то двадцатку и решил, что я ее никогда не верну. Вот так и играй со шпаками в карты, — услышал Сэвэдж голос Мака.
Говор в зале внезапно показался Сэвэджу невыносимо громким, а воздух — тяжким. Он почувствовал себя в ловушке, ему казалось, будто его скручивают в бараний рог, выворачивают внутренности. Сжимая грудь рукой, он махнул Рэйчел и Акире, чтобы те шли к выходу.
Сумерки превратились в темноту. На шумной, многолюдной улице Сэвэдж покачал головой: он был настолько поражен, что едва мог говорить.
— Он назвал меня Дойлем.
Рэйчел испытующе посмотрела на него.
— Значит, он все-таки тебя вспомнил!
— Нет, ты не поняла, — сказал Сэвэдж. — Мое настоящее имя не Дойль. Зачем он?.. О, черт, неужели у меня даже имя украли и дали взамен другое? — в висках колотилась буря. — Да кто я, черт побери, такой?
13
Проулок оказался забитым грудами коробок, мусорных бачков и пустых ларей. На полпути к оконцовке тусклая лампочка над дверью справа старательно пыталась разогнать тьму.
— Это черный ход из кабака, — сказал Сэвэдж. Вместе с Рэйчел и Акирой он стоял на тихой улочке рядом и обозревал диспозицию. — Если я это знаю, значит, я бывал здесь раньше.
— Или…
Сэвэдж понял, о чем не договорил Акира.
— Еще одно ложное воспоминание? Но ведь что-то должно оказаться настоящим. Мак меня узнал. В этом я уверен, несмотря на то, что он назвал меня именем, о котором я не имею представления. — Сэвэдж втянул в легкие воздух. — Он сказал: через пятнадцать минут. Почти время. Мне нужны ответы.