— Неужели родители вашего отца ничего не могли предпринять против Данкана Клайна? — с негодованием спросил Питтман.
— Предпринять? — Мичэм в недоумении посмотрел на Питтмана. — Что же, по-вашему, они должны были сделать?
— Сообщить обо всем властям. Поставить в известность директора Академии.
Мичэм взглянул на Питтмана, как на идиота.
— Сообщить?.. Вы, вероятно, не очень хорошо представляете себе ситуацию. Начало 30-х. Расцвет консерватизма, преследования. Уверяю вас, о совращении детей никто и заикнуться бы не посмел. Во всяком случае, в приличном обществе. Бесспорно, аристократы молчаливо признавали существование такого порока, очень редкого, по их мнению, и уж, конечно, не в избранном обществе, а где-то в низах, среди бедняков.
— Великий Боже, — только и смог произнести Питтман.
Мичэм волновался, и чем дальше, тем больше. Он отпил еще мартини и продолжил:
— Таково было в те времена господствующее мнение. Академия Гроллье всегда похвалялась своими выпускниками, губернаторами, сенаторами, конгрессменами. Затесался среди них даже один президент Соединенных Штатов. Так что заявить о каких-то сексуальных домогательствах на территории столь великого учебного заведения значило бы поставить под сомнение репутацию многих и многих весьма уважаемых людей. Подобное заявление просто не приняли бы в расчет, обвинив разоблачителя либо в глубоком заблуждении, либо в злонамеренности из-за собственной низкой успеваемости. А если быть до конца честным, то когда мой отец рассказал все своему отцу, тот влепил ему пощечину, обозвал лжецом и запретил впредь говорить об этой мерзости.
Изумлению Питтмана не было предела.
— Итак, мой отец держал все в тайне до тех пор, пока я не собрался отдавать сыновей в школу Гроллье.
— Убежден, остальные школьники подтвердили бы заявление вашего отца, — сказал Питтман.
— Вряд ли. Родители просто не позволили бы своим отпрыскам лезть в такую грязь. В любом случае разговор мы ведем беспредметный. ДЕЛО ТАК ДАЛЕКО НЕ ЗАХОДИЛО.
Голубые глаза Джилл светились азартом. Подавшись всем телом вперед, она спросила:
— Хотелось бы знать, все ли «Большие советники» были объектами сексуальных домогательств Данкана Клайна? Или кто-то из них его отверг?
Какое-то время Мичэм внимательно изучал свой бокал, потом ответил:
— Их было немного, всего несколько человек, и они продолжали посещать его семинар. Отец мне все рассказал, когда мои сыновья уже поступили в среднюю школу, и было слишком поздно предпринимать что-либо против самого Клайна. Он умер в начале пятидесятых. К тому времени он вышел в отставку и жил здесь, в Бостоне. День, когда отец прочел в газете о смерти Клайна, оказался самым счастливым в его жизни, а у него их было так мало. Поверьте!
Мичэм прикончил мартини и мрачно посмотрел на поднос, видимо, размышляя, не выпить ли еще.
— Не знаю, какая у вас цель, — произнес он, — но если в Гроллье преподавали и другие учителя, подобные Клайну, и если преподают до сих пор, а вы в своей книге выведете их на чистую воду, мы с вами сделаем доброе дело.
Беря быка за рога, Питтман спросил:
— Вы разрешите вас процитировать?
Мичэм отреагировал весьма резко:
— Безусловно, нет. Такого рода популярность мне не нужна. Я же сказал, что наш разговор не подлежит публикации. Просто я указал вам нужное направление. Убежден, вы найдете людей, которые согласятся подтвердить сказанное мною. Поговорите с «Большими советниками». — Мичэм явно развлекался. — Может быть, они согласятся на публикацию своей информации?
— В реанимации Миллгейт сказал медсестре: «Данкан. Снег. Гроллье». Любопытно, при чем тут снег? Вы не знаете?
— Никаких идей. Во всяком случае, отец никак не связывал Данкана Клайна со снегом.
— Это жаргон. Может, он имел в виду кокаин?
— И опять — никаких идей. Сомнительно, чтобы это жаргонное словечко использовали в начале тридцатых, тем более такая достойная личность, как Джонатан Миллгейт.
Питтман разочарованно пожал плечами и обернулся, услышав стук в дверь.
В комнату вошел Фредерик.
— Мистер Мичэм, внизу у дверей два полисмена.
4
Питтману стало жарко. В кровь поступила новая порция адреналина.
Мичэм выглядел удивленным.
— Полисмены?
— Детективы, — пояснил Фредерик. — Интересуются, не приходил ли к вам человек по имени Мэтью Питтман. Он путешествует с женщиной и... — Взгляд Фредерика остановился на Питтмане и Джилл.
Мичэм нахмурился.
— Куда ведет этот выход? — Питтман вскочил с кресла и прошел к двери в дальней стене. Единственной, не считая той, через которую они вошли и которую Питтман не мог использовать: там стоял Фредерик и к тому же в любую минуту мог появиться детектив. Джилл следовала за ним. Он слышал ее шаги.
— Что вы собираетесь делать? — спросил Мичэм.
Питтман уже успел распахнуть дверь и бежал по узкому коридору.
— Стойте! — кричал Мичэм.
Питтман пробежал мимо кухни, заметив через открытую дверь повара во всем белом, который от изумления открыл рот. Не останавливаясь, Питтман промчался дальше по коридору бок о бок с Джилл.
Они достигли застекленной двери, через которую был виден мощенный булыжником двор.
Питтман распахнул ее, и сердце упало. Мрачный двор отделяли от улицы высокие металлические ворота, еще более высокая стена и перестроенный в гараж каретный сарай.
«Нам ни за что отсюда не выбраться!»
В отчаянии он остановился и оглянулся. В дальнем конце коридора возник Фредерик. В дверях кухни стоял повар. Чей-то тяжелый топот доносился из вестибюля особняка.
Справа от них лестница вела на верхний этаж. Питтман неожиданно понял, что не все пути к спасению отрезаны. Он побежал наверх, волоча за собой Джилл. На площадке лестница сделала поворот, и Питтман, ускорив движение, оказался в небольшом зале на втором этаже.
В зал выходило множество дверей, и все они были закрыты. Питтман вздрогнул, когда одна из них распахнулась.
На пороге появилась престарелая леди Мичэм.
— Почему такой шум? Я едва слышу телевизор.
Питтман успокаивающе поднял руку.
— Миссис Мичэм, в вашей спальне есть замок?
— Разумеется, есть. Разве бывают спальни без замков? Неужели вы думаете, что мне нравится, когда ко мне врываются вот так, как вы! Что вам здесь надо?
— Благодарю. — Питтман вбежал в спальню и втащил за собой Джилл, которая совершенно не понимала, что он задумал.
— Сюда нельзя, — заявила миссис Мичэм.