— Так я вам и поверила!
Обыск дома закончился. Полицейские вывели в сад двух служанок, а один из них тащил за собой упирающуюся Патрицию. Дело кончилось тем, что она набросилась на агента чуть ли не с кулаками, и тот, не выдержав, с силой толкнул ее в спину.
— Не смей меня трогать, кретин.
— Дом чист, — отрапортовал полицейский.
Оказавшись рядом, отец и дочь обменялись многозначительными взглядами. Она не произнесла ни слова, а Леон подмигнул ей с преувеличенным оптимизмом и проговорил:
— Скорее всего, меня отправят в тюрьму. Не огорчайся, они совершают большую глупость и обязательно сядут в калошу. Немедля позвони Хесусу. И скажи Рамону, пусть он займется всем остальным, разумеется, под твоим присмотром. Я вернусь не сегодня завтра, а если возникнут осложнения, то через несколько дней.
Патриция не ответила, даже не кивнула головой.
Мы решили прихватить с собой охранников, намереваясь привлечь их за сопротивление при задержании, а заодно проверить разрешение на ношение оружия. Прислуга и Патриция остались дома. Дочь Салдивара бесстрастно наблюдала за вереницей арестованных во главе со своим отцом и за гвардейцами, осмелившимися нарушить покой ее роскошной фамильной резиденции. Она молчала и только болезненно морщилась, когда самые дерзкие из них топтали тяжелыми армейскими ботинками цветочные клумбы и крушили бордюры вдоль декоративных газонов. Я замыкал шествие и, подойдя к воротам, услышал ее оклик.
— Эй, сержант!
Я обернулся.
— Надеюсь, вы уверены в правильности того, что делаете? — спросила она меня с угрозой.
— Никогда и ни в чем нельзя быть уверенным до конца, — ответил я.
— Советую хорошенько подумать, для вашего же блага. Иначе вы запомните этот день на всю жизнь. Я вам обещаю.
— Какая горячая преданность! А я было подумал, будто вы не в ладах со своим отцом.
— Лишнее подтверждение вашей полной несостоятельности как психолога. Вы ничего не понимаете в людях, сержант, и особенно в женщинах, — бросила она презрительно. — В отсутствие отца хозяйкой в доме буду я. И сделаю все для его освобождения, не останавливаясь ни перед какими расходами. Вот увидите.
— Желаю удачи в ценном начинании, сеньорита, — ответил я, отчетливо произнося каждое слово.
Мы позвонили судье и сообщили об успешном завершении операции. Его Честь распорядился немедленно доставить задержанных к нему. Их рассадили по машинам и отправили в Гвадалахару. Салдивара мы взяли к себе: Чаморро разместилась с ним на заднем сиденье, а я — на переднем, рядом с шофером. За рулем сидел капрал Доминго, бравый и хитроватый на вид уроженец Вальекаса.
[87]
Тронувшись с места, он тут же и на всю мощь запустил сирену.
— Люблю пошуметь в кварталах, где живут богатеи. Хоть раз отведу душу да пугну их так, чтоб в штаны наложили, а потом пусть себе клянут голодранцев из Вальекаса. Знай наших!
Салдивар хранил молчание, уставившись в одну точку. Он держал скованные руки на коленях и, казалось, втайне ото всех радовался своему положению. Гордость не позволяла мне заговорить первому, однако я не устоял перед искушением.
— Как я посмотрю, вы не очень-то огорчены, — начал я.
— Каждый день совершаются тысячи чудовищных ошибок, — невозмутимо отозвался он. — И ни один человек от них не застрахован. Я стараюсь смотреть на произошедшее с конструктивных позиций.
— Что касается конкретно вас, то тут нет никакой ошибки, — разочаровал я его. — Исполнитель вашего заказа Эхеа признался во всем. По дурости он хорошо наследил и, похоже, не в восторге от перспективы сидеть на скамье подсудимых в одиночестве.
— А, — протянул Салдивар, словно только сейчас понял, о чем идет речь. — Подобные случаи попадают под суд присяжных. Вот почему вы в приподнятом настроении. Конечно, такой громкий процесс: «Миллионер против черни!» Должен вас огорчить: вы примитивный человек, сержант. Предположим, дело дойдет до суда, во что я слабо верю, а дальше? Во-первых, мой адвокат не оставит камня на камне от сфабрикованных вами улик. А во-вторых, судья даст добропорядочным, но жалким филистерам, из которых набирается жюри, следующее напутствие: они могут вынести обвинительный вердикт лишь в том случае, если устранены все сомнения в причастности обвиняемого к преступлению. Простые люди так же невыносимо глупы, как и вы, и так же честно исполняют свои обязанности. Ко всему прочему, данный институт пока еще не прижился в нашей стране, и общество относится к нему с большой настороженностью. Я далек от мысли, будто у присяжных не возникнет желания поднять меня на рога. Обязательно возникнет, но параллельно с ним появятся мучительные угрызения совести, и в результате они отпустят меня на все четыре стороны.
— Я не разделяю вашего увлечения футурологией, — сказал я. — Поживем — увидим. Позвольте дать вам один совет: не спешите трубить победу. За какие-то несколько месяцев нам удалось раскрыть три убийства. Как вы сами понимаете, все это время мы не сидели сложа руки и накопили достаточно материала.
Салдивара растянул губы в неизменной улыбке с оттенком презрительной снисходительности.
— Мне крайне любопытно узнать, какой урожай доказательств вы собрали, — заверил он меня. — Однако держу пари на сто миллионов песет, что вам так и не удалось постичь той единственной духовно-эстетической связи, которая существует между мною и смертью Тринидада Солера.
— Сожалею, но не могу принять ваших условий. У меня нет таких денег, — отклонил я его оскорбительное предложение.
— Не волнуйтесь. Я поделюсь своими мыслями безвозмездно, так сказать, в счет социальных обязательств перед неимущими. И не делайте кислого лица — я же обещал вам все рассказать. Мне нечего опасаться, поскольку вы все равно не найдете им должного применения. Вы читали Томаса де Куинси,
[88]
сержант? — спросил он со злорадным блеском в глазах.
Я не верил собственным ушам. Этот тип окончательно свихнулся: его, закованного в наручники, везут к судье, чтобы потом отправить в тюрьму, а он разводит философию. Но, пораскинув умом, я решил плыть по течению.
— Мне еще не приходилось встречать преступника, столь обеспокоенного начитанностью следователя, сеньор Салдивар. И я бы добавил — столь отвратительного в своей навязчивости. Судя по всему, вы отказываете мне в эрудиции, но если речь идет об эссе «Убийство как разновидность изящных искусств», то я его читал.
— Неужели читали? И как вам оно?
— Милая чушь, не способная поразить воображения современного человека. Я редко следую его авторским наставлениям.