Похищение лебедя - читать онлайн книгу. Автор: Элизабет Костова cтр.№ 41

— Спасибо, что нашли время со мной повидаться, миссис Оливер, — сказал он. — Мне полезно поговорить с кем-то из близких, особенно, если пациент новый.

— Я рада, — искренне ответила я. — Я серьезно беспокоилась за Роберта.

— Конечно-конечно. — Он переставил пресс-папье, откинулся на стуле и взглянул на меня. — Я понимаю, каково вам пришлось. Пожалуйста, не сомневайтесь, я внимательно занимаюсь Робертом, и считаю, что первый курс медикаментозного лечения проходит успешно.

— Он явно стал спокойнее, — согласилась я.

— Не могли бы вы рассказать немного, как вы впервые заметили необычность в его поведении, что вас встревожило? Роберт сказал, что это вы уговорили его первый раз обратиться к врачу.

Я сцепила руки в замок и перечислила наши проблемы — проблемы Роберта — описала его бессонницу и припадки сонливости за последний год.

Доктор Н. слушал внимательно, не меняясь в лице, и с самым ласковым выражением.

— И вам кажется, что на литии он более стабилен?

— Да, — сказала я. — Он и теперь много спит и жалуется на сонливость, но ему, очевидно, почти всегда удается встать вовремя и провести занятие. Он жалуется, что не хватает сил рисовать.

— Чтобы приспособится к новым лекарствам, нужно время, также нужно время и на подбор лекарств и дозировок. — Доктор Н. снова задумчиво передвинул пресс-папье, на этот раз в верхний левый угол единственного листка. — Я уверен, что в случае вашего мужа необходимо некоторое время принимать литий, и возможно, он будет нуждаться в нем постоянно — или в другом средстве, если литий ему не подойдет. Процесс потребует некоторого терпения — от него и от вас.

Во мне поднялась тревога.

— Вы хотите сказать, что эти проблемы останутся навсегда? Разве нельзя будет перестать принимать лекарства, когда ему станет лучше?

Доктор выровнял пресс-папье точно по центру листа. Его движения вдруг напомнили мне детскую игру «камень, ножницы, бумага», где один предмет сильнее другого, но и на победителя всегда есть другой победитель — заколдованный круг.

— Для постановки точного диагноза нужно время. Но я предполагаю, что Роберт страдает…

И он назвал заболевание, которое лечат электрошоком. Все это ассоциировалось у меня с безымянными ужасами, с обстоятельствами, которые не имели ко мне никакого отношения, с состоянием, чреватым самоубийством. Я похолодела. Несколько секунд я сидела, пытаясь связать эти слова с Робертом, с моим мужем.

— Вы хотите сказать, что мой муж — душевнобольной?

— Мы, собственно, не знаем, какую часть его заболевания составляют мозговые нарушения, а какую — функциональные расстройства, вызванные средой или личностными проблемами, — пробормотал доктор Н., и тогда я впервые возненавидела его за уклончивость. — Роберт может стабилизироваться на лекарственной терапии, или нам придется попробовать другие средства. Я думаю, учитывая его интеллект и преданность искусству и семье, вы можете надеяться, что он многого достигнет.

Но было поздно. Роберт уже стал для меня не просто Робертом. Он был человеком с диагнозом. Я уже знала, что ничто никогда не будет прежним, сколько бы я ни старалась относиться к Роберту как раньше. У меня сердце болело за него, но еще больше я тревожилась за себя. Доктор Н. отнял самое дорогое, что у меня было, и явно не понимал, что я переживаю. Он ничего не мог предложить мне взамен, кроме созерцания его руки, переставляющей пресс-папье по пустому столу. У него даже не хватило такта извиниться.

От лития Роберт стал сонным. Как-то по пути в городскую галерею он врезался в другую машину, к счастью, на малой скорости. После этого доктор Н. перевел его на другое лекарство, сочетая его с чем-то от депрессии и с чем-то от тревожности, как и в начале курса. Роберт объяснял мне происходящее, когда я расспрашивала о подробностях, а расспрашивала я так часто, как могла, не рискуя рассердить его.

К середине декабря новое лекарство, казалось, действовало достаточно хорошо, позволяя ему писать и вовремя приходить на занятия, и он в чем-то стал походить на прежнего энергичного Роберта. В то время он много работал в студии кампуса и несколько раз в неделю оставался там до ночи. Зайдя к нему как-то вместе с Ингрид, я застала его увлеченно работающим над портретом леди моих кошмаров. Это был один из тех блестящих портретов, которые он позже представил на большую выставку в Чикаго. Она сидела в кресле, скрестив руки на коленях, на этот раз полотно было достаточно жизнерадостным: на даме было желтое платье, она улыбалась будто бы своим мыслям, словно вспоминая какую-то радостную тайну, а рядом с ней на столе были рассыпаны цветы. Я так обрадовалась, увидев, что он работает, да еще в таких светлых тонах, что почти перестала гадать, кто эта женщина.

Тем больше оказался шок, когда я зашла пару дней спустя занести Роберту печенья, которые мы испекли вместе с Ингрид, и обнаружила, что он работает над той же картиной, но с живой натуры. Она походила на студентку и сидела на раскладном стуле, а не в старинном кресле. На секунду у меня сердце зашлось. Она была молодая, хорошенькая, и Роберт болтал с ней, занимая, чтобы она сохраняла наклон головы и плеч. Но она совсем не походила на леди с чердака. У нее были короткие светлые волосы, светлые глаза и джемпер цветов колледжа. Только красивое тело и квадратный подбородок в чем-то роднили ее с кудрявой женщиной, которую я впервые увидела на наброске. А главное, Роберт, казалось, ничуть не смутился моим появлением, расцеловал меня и Ингрид и представил девушку как постоянную натурщицу их студии, прирабатывающую студентку. А девушку явно больше интересовала Ингрид и близкое окончание сессии, чем Роберт. Он, несомненно, использовал ее только как натурщицу, и я осталась в прежнем неведении.

Я плохо запомнила отъезд Роберта в штат Нью-Йорк в начале января. Он долго держал на руках Ингрид, и я заметила, что она уже так вытянулась, что могла обхватить его ногами за талию — ребенок с длинным телом Роберта, с его кудрявыми волосами. Еще я запомнила, как вошла в дом, после того, как машина скрылась за деревьями. Скорее всего именно так, если только я не отказалась задержаться на холодном крыльце, чтобы проводить его взглядом. Помнится, я закончила прибираться после завтрака и мысленно задала себе сухой и холодный вопрос: «Это разрыв?» Но в голове у меня не нашлось ответа, не было его и в теплой кухне, где еще пахло яблочным соком и тостами. Все казалось обычным, только блеклым. Дом даже как будто вздохнул с облегчением. Я справлялась до сих пор, справлюсь и теперь.

Вместо писем Роберт обычно присылал кое-как накарябанные открытки, обращенные столько же к Ингрид, сколько ко мне, и звонил он нерегулярно, но достаточно часто. Зима на севере штата Нью-Йорк выдалась жестокой, но снег был великолепен, чистый импрессионизм. Он как-то писал под открытым небом и едва не обморозился. Президент колледжа принял его радушно. Ему выделили комнату в гостевом общежитии с хорошим видом на лес и учебные корпуса. Студенты в основном бездарные, но есть интересные. Студия тесновата, но он пишет. Сегодня лег в четыре утра.