Я ждала, что дальше последует щелчок запираемой двери, запах постели с нестиранным бельем, где я стану гадать, не побывал ли в ней кто-то до меня, спешные поиски презерватива в тумбочке у кровати — тогда как раз начиналась паника из-за СПИДа — и мое опасливое и жадное согласие. А он вместо этого поцеловал меня еще раз и поставил на ноги. Я уткнулась лицом в его свитер.
— Ты чудесная, — сказал он. И стоял, гладя меня по голове, по макушке. Бережно обхватил мою голову ладонями, поцеловал в лоб. Это был такой нежный, домашний жест, что у меня комок подкатил к горлу. Что это, отказ? Но он опустил большие ладони мне на плечи, погладил шею.
— Я не хочу тебя торопить. И себя тоже. Ты не согласишься встретиться со мной завтра вечером? Мы могли бы поужинать в одном здешнем заведении. Там недорого и не так шумно, как в баре.
Эту минуту я была завоевана. Никто никогда еще не заботился о том, чтобы не торопить меня. Я знала, что когда настанет минута — будь то завтра, или послезавтра, или на следующей неделе — я почувствую его над собой не как захватчика, а как человека, которого я могу полюбить или уже полюбила. Какая простота — как он умудрялся сохранить ее рядом с моей настороженностью? Когда он нашел мне такси, мы поцеловались на улице, затянув поцелуй, от которого что-то сжалось у меня внутри, и он смеялся, как мне подумалось, от радости, и обнимал, заставляя шофера ждать.
На следующее утро он не позвонил, хотя обещал сразу позвонить на работу, объяснить, как добраться до ресторана. К полудню эйфория стала понемногу покидать меня. Он не переспал со мной от нечего делать — это был отказ, деликатный способ отвадить, — и вовсе он не собирался вечером устраивать совместный ужин. У меня в правке была длинная статья о спинномозговой пункции, и меня от нее подташнивало, как будто потихоньку возвращалась болезнь, столкнувшая меня с Робертом в универмаге. Я перекусила, не вставая из-за стола. В четыре зазвонил телефон, и я схватила трубку. Я никому, кроме матери, не давала своего рабочего телефона, так что это мог быть только один из двух. Это был Роберт.
— Извини, не смог позвонить раньше, — сказал он, не вдаваясь в долгие объяснения. — Ты не передумала насчет сегодняшнего вечера?
Это был второй вечер из наших пяти лет в Нью-Йорке.
Глава 16
МАРЛОУ
Кейт встала с дивана в тихой гостиной и принялась расхаживать по комнате, словно загнанная в клетку. Она прошлась до окна и обратно, а я смотрел и сожалел, что поставил ее в такое положение. Она еще и близко не подошла к тому, что мне нужно было узнать, но мне сейчас совсем не хотелось ее торопить.
Мне пришло в голову, какой прекрасной женой она, должно быть, была — наверняка была — женщина, немного напоминавшая мою мать (я не в первый раз подумал об этом) своей прямотой, организованностью, сдержанным гостеприимством, хотя ее отличало от моей матери отсутствие доброжелательной уверенности и ироничности. Или все чувство юмора, каким обладала Кейт, было стерто разлукой с мужем. Временным сбоем в счастливой жизни, как я надеялся. Я перевидал так много женщин, полностью выбитых из колеи разводом. И лишь немногие попадали под власть озлобления или даже психоза, особенно если развод был связан с прежними травмами или нарушал процессы, идущие в подсознании. А большинство женщин, как мне всегда думалось, оказывались замечательно сильными. Жизнь их, когда душевные раны затягивались, позже становилась глубже и богаче. Умница Кейт, в чьих гладких волосах сейчас играл свет из окна, найдет для себя что-то или кого-то получше, обретя спокойствие и мудрость.
Пока я об этом думал, она повернулась ко мне.
— Вы не верите, что все на самом деле было так плохо, — укоризненно сказала она.
Я поймал себя на том, что разинул рот от удивления.
— Не совсем так, — ответил я ей. — Хотя вы почти правы. Я уверен, что было плохо, но я как раз думал, какой сильной вы мне кажетесь.
— Так что, я справлюсь?
— Думаю, что так.
Она, казалось, готова была в чем-то меня упрекнуть, но сказала только:
— Ну, вы, вероятно, вели множество пациентов, так что вам лучше знать.
— Я никогда не считал, будто знаю что-то о людях наверняка, но я действительно видел разное.
Пациенту я бы в этом не признался. Она развернулась, свет упал на ее тонкие ключицы.
— И вы еще любите людей, доктор Марлоу, после стольких лет работы?
— А вы? Вы производите впечатление незаурядно наблюдательной женщины.
У нее, впервые при мне, вырвался смешок.
— Давайте не будем играть друг с другом. Я покажу вам кабинет Роберта.
Ее предложение удивило меня вдвойне: тем, что она была так откровенна со мной в своем горе, и тем, что у него был кабинет. Может быть, это была расширенная домашняя студия?
— В самом деле?
— Да, — сказала она. — Он довольно тесный, и я начала там уборку, потому что хотела пользоваться письменным столом, чтобы подписывать чеки и хранить свои бумаги. Мне еще предстоит уборка его студии.
В этом доме, где она жила с Робертом, у нее не было ни собственного кабинета, ни студии, а у него — и то, и другое. Роберт Оливер занимал много места в ее жизни — в буквальном смысле. Я надеялся, что она покажет мне и студию.
— Спасибо, — сказал я.
— О, не спешите благодарить, — возразила она. — У него в кабинете страшная неразбериха. Мне пришлось потрудиться, чтобы хотя бы открыть в него дверь, но теперь, когда я начала разборку, стало лучше. Я говорю это к тому, что мне больше все это неинтересно. Ничуть.
Кейт наклонилась убрать пустые чашки и оглянулась через плечо.
— Идемте со мной, — пригласила она.
Я прошел за ней в часть кухни, отведенную под столовую, такую же опрятную и уютную, как гостиная, — стулья с высокими спинками собрались вокруг блестящего стола. На стенах и здесь висели акварели, теперь с видами гор, и пара старых гравюр с птицами: кардиналами и сойками, выполненными в манере Одюбона. И здесь ни одной картины Роберта Оливера. Она быстро провела меня через залитую солнцем кухню, где поставила чашки в мойку, а из кухни — в комнату немногим больше просторной кладовки. Она была обставлена, точнее сказать, целиком занята письменным столом, стеллажами и стулом. Стол был старинный, как большая часть мебели в доме Кейт — большой стол с выдвижной столешницей, под которой открывались ящички, забитые бумагами, — неразбериха, как она и обещала.
Здесь куда сильнее, чем в гостиной, я ощутил присутствие Роберта Оливера, представил его большие руки, распихивающие чеки, расписки и непрочитанные статьи по отделениям. На полу стояла пара пластмассовых корзин, аккуратно подписанных, приготовленных для различных бумаг. Нигде не видно было секретера — он бы и не влез в эту комнату, хотя, возможно, Кейт втиснула его где-то в другом месте.
— Ненавижу эту работу, — сказала она, снова без дальнейших объяснений.