Историк - читать онлайн книгу. Автор: Элизабет Костова cтр.№ 65

— Прошу вас на минуту пройти в мой кабинет, — произнес Тургут и открыл дверь, скрытую складками старинного шелка, и вежливо отступил в сторону».

Я замерла на краешке вагонного сиденья, не сводя взгляд с загородившегося газетой мужчины. Надо было двигаться, вести себя как ни в чем не бывало, но он сидел так неподвижно, что чудилось, будто он даже и не дышит, и мне самой стало трудно дышать. Прошла минута, и тогда случилось то, чего я больше всего боялась: не опуская газеты, он заговорил. Голос у него был точь-в-точь как его ботинки и безупречного покроя брюки: он говорил по-английски с чуть заметным акцентом — может быть, французским — или это померещилось из-за французских заголовков газеты, колебавшейся перед моим помутившимся взглядом? Страшные дела творились в Кампучии, в Алжире, в местах с незнакомыми названиями, и слишком много поводов было у меня в тот год совершенствоваться во французском. Но человек, говоривший из-за печатных столбцов, не сдвинулся ни на миллиметр. Кожа у меня пошла мурашками, и я не верила своим ушам. Тихим голосом, учтивым тоном он задал всего один вопрос:

— Где твой отец, милая?

Я сорвалась с сиденья и рванулась к двери. Я слышала, как упал у меня за спиной газетный лист, но сейчас меня занимала только задвижка. Дверь была не заперта. Не помню, как открыла ее, и, не смея обернуться, выскользнула в проход, бросилась в ту сторону, куда уходил проголодавшийся Барли. Мне на счастье, в проходе стояли пассажиры, другие сидели в купе, не задернув занавесок, и их удивленные лица оборачивались ко мне над газетами, книгами и корзинками с завтраком. Я неслась мимо, не чуя ног и не слушая, звучат ли за спиной шаги. Мелькнула мысль, что все наши пожитки остались в купе. Заберет он их или станет обыскивать? Сумочка болталась у меня на плече — я так и заснула с ней.

Барли устроился в дальнем конце вагона-ресторана, разложив перед собой на столе открытую книгу. Он заказал к чаю немало закуски и не сразу оторвался от своих сокровищ при моем появлении. Должно быть, по моему лицу было видно, что стряслось неладное, потому что, подняв голову, он мгновенно втянул меня к себе за столик.

— Что такое?

Я уткнулась носом ему в плечо, стараясь не разреветься.

— Я проснулась, а там в нашем купе человек, читал газету, и мне не видно было лица.

Барли погладил меня по голове.

— Человек с газетой? И ты так расстроилась?

— Он не показал мне лица, — шептала я, поворачиваясь, чтобы видеть двери вагона — в них никого не было, человек в черном костюме не догнал меня. — Но он заговорил со мной из-за газеты.

— Да? — Барли, кажется, понравилось гладить мои кудряшки.

— Он спросил, где мой отец!

— Что? — Барли резко выпрямился. — Ты уверена?

— Да, по-английски.

Я тоже села прямо.

— Я убежала, и, по-моему, он за мной не пошел, но он в поезде. Мне пришлось оставить сумки.

Барли закусил губу: я вдруг испугалась, что увижу струйку крови, стекающей по его белой коже. Потом он подозвал официанта, коротко переговорил с ним и выудил из кармана горсть мелочи, оставив ее рядом с блюдцем.

— Следующая остановка в Блуа, — сказал он, — через шестнадцать минут.

— А как же сумки?

— У тебя осталась сумочка, а у меня бумажник… — Барли вдруг растерянно взглянул на меня. — Письма…

— У меня в сумочке, — торопливо отозвалась я.

— Слава богу. Остальной багаж придется оставить, и бог с ним. — Барли за руку провел меня в самый конец вагона-ресторана, и мы, к моему изумлению, оказались в кухне.

Официант вбежал за нами и поспешно оттеснил нас в узкую нишу между холодильниками. Барли указал мне на маленькую дверцу в стене. Так мы и простояли шестнадцать минут, и я судорожно сжимала в руках свою сумочку. Мне почему-то не казалось странным, что мы стоим, прижавшись друг к другу в узком пространстве, словно двое беглецов. Вдруг вспомнился подарок отца, и рука сама потянулась к крестику на шее. Я хорошо помнила, что он висел открыто, на виду: неудивительно, что газета ни разу не опустилась.

Наконец поезд замедлил ход, заскрежетали, взвизгнули тормоза, и вагон остановился. Официант дернул рычаг, и дверца открылась. Парень заговорщицки улыбнулся Барли; ему все это, должно быть, представлялась романтической комедией: разгневанный отец гоняется по вагонам за молодыми влюбленными.

— Выходи, но не отходи от вагона, — тихо подсказал мне Барли, и мы протиснулись сквозь узкую дверцу, спрыгнув на низкий перрон. Рядом под серебристыми тополями было низкое станционное здание, и на нас пахнуло сладким теплом. — Видишь его?

Я посмотрела вдоль вагонов и среди толпы высаживающихся пассажиров с трудом различила темную широкоплечую фигуру — казалось бы, ничего особенного, но было в ней что-то неправильное, от чего у меня все сжалось в животе. Теперь незнакомец нахлобучил на голову широкополую шляпу, так что я так и не смогла рассмотреть его лица. В руках он держал портфель и белый сверток — кажется, скатанную в трубочку газету.

— Вон тот. — Я постаралась не тыкать пальцем в его сторону, но Барли мгновенно втащил меня обратно на ступеньки вагона.

— Не показывайся. Я посмотрю, куда он пойдет. Смотрит по сторонам… — Барли высунулся наружу, а я без колебаний спряталась к нему за спину. Сердце так и колотилось. Барли придерживал меня одной рукой. — Отлично… пошел в другую сторону. Нет, возвращается. Заглядывает в окна. Кажется, собирается войти в вагон. Господи, ну и наглец… смотрит на часы. Зашел. Нет, снова вышел и идет сюда. Приготовься — если что, прячемся внутрь и удираем по вагонам. Готова?

В этот момент поезд дернулся, и у Барли вырвалось ругательство.

— Господи, вскочил в вагон. Думаю, уверился, что мы не сошли.

Он без предупреждения выдернул меня на платформу. Еще один толчок, и поезд тронулся. Кое-кто из пассажиров опустил окна и выглядывал наружу, чтобы покурить или просто подышать воздухом. В нескольких вагонах от нас среди других лиц я заметила темную голову, повернутую в нашу сторону, — мне показалось, что лицо человека выражает холодную ярость. Но поезд уже набирал скорость, втягиваясь за поворот. Я взглянула на Барли, он на меня. Если не считать нескольких крестьян, сидевших на лавочках маленькой сельской станции, мы с ним были одни посреди Франции.

«Я ожидал, что кабинет Тургута окажется еще одной сказкой „Тысяча и одной ночи“ — раем восточного мудреца, однако ошибся. Мы очутились в комнате, поменьше гостиной, но с такими же высокими потолками, ярко освещенной светом из двух широких окон. Две стены полностью скрывались за книжными полками. По краям окон висели раздвинутые шторы из черного бархата, а ковер с изображением конной охоты придавал помещению восточный колорит, но на столе посреди комнаты грудами лежали английские справочники, а рядом отдельный шкафчик дивной работы был отведен под полное собрание сочинений Шекспира — высокие, толстые, массивные фолианты.