Историк - читать онлайн книгу. Автор: Элизабет Костова cтр.№ 155

Волна ужаса и отчаяния захлестнула меня до кончиков пальцев.

— Вы чувствуете, Росси?

— Да. Я знаю, когда наступает темнота, и меня охватывает… голод. Прошу вас. Он скоро услышит. Скорей… уходите.

— Скажите, как нам его найти, — отчаянно молил я. — Мы убьем его.

— Да, убейте, только не рискуйте собой. Убейте его за меня, — шептал он, и я понял, что он еще способен испытывать гнев. — Слушай, Пол. Там есть книга. Житие святого Георгия. — Он снова начал задыхаться. — Очень древняя, в византийском переплете — никогда не видел таких книг. У него много великих книг, но эта…

На секунду он, кажется, потерял сознание, и Элен сжала его руку в ладонях. Она не могла сдержать слез. Придя в себя, он снова зашептал:

— Я спрятал ее под первым шкафом слева. Записывал кое-что — и спрятал в ней. Скорее, Пол. Он просыпается. Я просыпаюсь вместе с ним.

— О, господи. — Я огляделся в надежде, что кто-нибудь поможет нам — понятия не имею, на какую помощь я надеялся. — Росс, пожалуйста… Я не могу отдать вас ему. Мы убьем его, и вы поправитесь. Где он? — Но Элен уже собралась с силами и, подобрав кинжал, показала ему.

Он протяжно вздохнул, и вздох его смешался с улыбкой. Теперь я увидел, что зубы у него удлинились, как у собаки, и он успел изжевать себе уголки губ. Слезы свободно покатились у него по щекам, оставляя ручейки на потемневших скулах.

— Пол, друг мой…

— Где он? Где эта библиотека? — все настойчивей добивался я, но Росси уже не мог говорить.

Элен сделала быстрое движение, и я понял и быстро выковырял из пола тяжелую плитку. Она подалась не сразу, и, пока я боролся с ней, мне послышался шорох в церкви наверху. Элен расстегнула ему рубашку, нежно развела края и приставила к сердцу острие кинжала Тургута.

Он еще мгновенье доверчиво смотрел на нас детскими голубыми глазами, а потом закрыл их. И как только его веки опустились, я собрал все силы и с размаху опустил на рукоять кинжала древний камень — камень, уложенный руками безвестного монаха или крестьянина в двенадцатом или тринадцатом веке. Должно быть, этот камень веками лежал под ногами монахов, приходивших сюда похоронить усопшего или принести вина из погребов. Этот камень не дрогнул ни когда над ним тайно пронесли труп иноземного истребителя турок и скрыли его в свежей могиле под соседними камнями, ни когда валашские монахи служили над ним еретическую новую мессу, ни когда оттоманская стража тщетно искала могилу, ни когда факелы оттоманских всадников подожгли церковь, ни когда на ее месте возводили новую и укладывали над ним раку с мощами святого Петко, ни когда паломники преклоняли на нем колени перед мощами нового мученика. Он пролежал здесь веками, пока я грубо не сорвал его с места и не нашел ему нового применения, и больше я не могу об этом писать».

«Май 1964 г.

Писать мне некому, да я и не надеюсь, что кто-нибудь найдет эти записки, но мне кажется преступлением не попытаться сохранить то, что я узнал, пока я еще на это способен. Не знаю, долго ли.

Меня схватили в моем кабинете, несколько дней назад — сколько именно, не знаю, но исхожу из предположения, что май еще не кончился. В тот вечер я простился со своим любимым учеником и другом, который принес показать мне копию демонической книги, о которой я столько лет старался не вспоминать. Я проводил его взглядом. Он уносил с собой все, чем я мог ему помочь. Потом я закрыл дверь кабинета и просидел несколько минут неподвижно. Меня мучило сожаление и страх. Я понимал, что сам виноват. Не я ли снова взялся за исследование истории вампиров, рассчитывая со временем добраться до легенды о Дракуле и, возможно, даже раскрыть вековую тайну его могилы? Я позволил гордости, вере в разум и времени убаюкать меня и внушить веру в безнаказанность таких поисков. Даже тогда, в первую минуту одиночества, я признавал перед собой свою вину.

Мне было страшно больно отдавать Полу свои заметки и письма, в которых описал случившееся со мной: не потому, что рассчитывал еще воспользоваться ими, — желание работать над этой темой испарилось, едва он протянул мне книгу. Просто мне жаль было взваливать на него ношу горестного знания, хотя я уверял себя, что понимание происходящего поможет ему защититься. Оставалось только надеяться, что если кому-то из нас суждено претерпеть наказание, это буду я, а не Пол с его юношеским оптимизмом, легкой походкой и не раскрывшимся еще блестящим умом. Полу не больше двадцати семи; я прожил на несколько десятков лет больше и испытал незаслуженно много счастья. Такова была первая моя мысль. Вторая была совершенно практичной. Если не считать свойственной мне веры в могущество разума, мне нечем было защитить себя. Храня свои записи, я так и не обзавелся традиционными амулетами, отгоняющими зло, — ни крестиком, ни серебряными пулями, ни даже связкой чеснока. Даже в разгар поисков я не прибегал к ним, но теперь начал раскаиваться, что посоветовал Полу надеяться исключительно на крепость собственного духа.

Эти мысли заняли одну-две минуты — как выяснилось, все оставшееся мне время. Потом с внезапным порывом холодного зловонного ветра я ощутил чужое присутствие. Зрение отказалось мне служить, и тело, казалось, в страхе поднимается над креслом. Мгновенно я был схвачен и ослеплен и чувствовал, что умираю, хотя не знал отчего. И среди всего этого меня охватило видение юности и красоты, нет, скорее чувство, чем видение. Я ощутил себя молодым и полным любовью к чему-то или к кому-то. Может быть, так умирают. Если так, когда придет мой час — а он придет скоро, пусть даже в самом ужасном обличье, — я надеюсь, что в последний миг видение повторится.

После этого я ничего не помню, и беспамятство длилось, но как долго, я не мог — и не могу теперь — сказать. Когда сознание медленно начало возвращаться, я поразился тому, что жив. В первые секунды я ничего не видел и не слышал. Я словно оправлялся после тяжелого наркоза, после какой-то зверской операции, и вместе с сознанием пришла боль. Я был невероятно слаб, и все тело ныло, но особенно горели правое бедро, горло и голова. Воздух был сырым и холодным, и лежал я на чем-то холодном, так что озноб пробирал меня до костей.

Следующим ощущением стал свет — очень тусклый, но его было достаточно, чтобы убедиться, что я не ослеп и глаза мои открыты. Этот свет и боль больше всего утверждали, что я жив. Я стал припоминать то, что поначалу считал прошлым вечером: появление у меня в кабинете Пола со страшной находкой. И тогда я, содрогнувшись, угадал, что нахожусь в узилище зла; вот почему тело мое изувечено и запах, окружающий меня, — запах самого зла.

Я как можно осторожнее шевельнулся и, преодолевая слабость, повернул голову, а потом и поднял ее. Взгляд уперся в смутно различимую прямо перед глазами стену, а слабый свет лился из-за ее верхнего края. Я вздохнул и услышал собственный вздох и только тогда поверил, что не лишился слуха, а просто вокруг стоит глухая тишина.

Я вслушивался, как никогда в жизни, но ничего не услышал, и тогда с опаской решился сесть. От этого движения все мои члены и тело пронзили боль и слабость, а в висках забилась кровь. Но, сидя, я разобрал, что подо мной камень и что плечи мои с обеих сторон опираются на каменные стены. В голове звенело так, что казалось, звон заполняет все пространство. Я уже говорил, что свет был тусклым и по углам пряталась тьма, но я ощупал все вокруг руками. Я сидел в открытом саркофаге.