Афинские убийства - читать онлайн книгу. Автор: Хосе Карлос Сомоса cтр.№ 37

Менехм, казалось, не слушал его: в эту минуту он сосредоточенно ваял несколько складок одежды мужчины. Бом! Бом! Вдруг он заговорил, но так, будто обращался к мрамору. Его грубый неровный голос, отдаваясь эхом, марал стены мастерской.

– Да, для многих эфебов я – наставник… Думаешь, Гераклес, нашей молодежи наставники не нужны? Разве… – Казалось он использует нараставшее раздражение для усиления удара: бом! – …разве мир, который они унаследуют, приятен? Посмотри вокруг!.. Наше афинское искусство… Какое искусство?… Раньше в фигурах была сила: мы подражали египтянам, которые всегда были гораздо мудрее нас!.. – Бом! – А теперь что мы делаем? Рисуем геометрические фигуры, строго подчиняющиеся канону силуэты!.. Мы утратили непосредственность, силу, красоту!.. – Бом-бом! – Ты говоришь, мои статуи не окончены, и это так… Но как ты думаешь почему?… Потому что я не способен творить по правилам канона!..

Гераклес хотел его перебить, но ясное начало его фразы потонуло в грязевом потоке ударов и восклицаний Менехма.

– А театр!.. В былые времена театр был оргией, в которой участвовали боги!.. А во что превратил его Еврипид?… В дешевую диалектику, которая по душе благородным афинским умам!.. – Бом! – Театр – рассудительные размышления вместо священного праздника!.. Сам Еврипид в старости признал это на исходе дней! – Он прервал работу и с ухмылкой обернулся к Гераклесу. – И резко изменил свое мнение…

И он застучал еще сильней, чем прежде, как будто пауза была нужна только для этой, последней фразы, и продолжил:

– Старик Еврипид бросил философию и стал создавать настоящий театр! – Бом! – Помнишь его последнее произведение?… – И он с огромным удовлетворением выкрикнул: – «Вакханки»!.. – Так, будто это слово было драгоценным камнем, который он неожиданно нашел среди обломков.

– Да! – вмешался другой голос. – «Вакханки»! Творение безумца! – Менехм повернулся к Диагору, так возбужденно извергавшему крики, словно предыдущее молчание далось ему ценой огромного усилия. – Еврипид в старости утратил рассудок, как случается со всеми нами, и его театр опустился до непостижимых крайностей!.. Благородный фундамент его вдумчивого разума, старательно искавшего философскую Истину в годы зрелости, со временем пошатнулся… и его последнее творение стало, подобно драмам Эсхила и Софокла, смердящей помойкой, где кишат болезни людской души и льются реки невинной крови! – И, покраснев от своей порывистой речи, он вызывающе взглянул на Менехма.

Немного помедлив, скульптор мягко спросил:

– Могу я знать, кто этот идиот?

Гераклес жестом остановил гневный ответ товарища:

– Прости, любезный Менехм, мы пришли сюда не для того, чтобы говорить о Еврипиде и его театре… Позволь мне продолжить, Диагор!.. – Философ еле сдерживался. – Мы хотим спросить тебя…

Его прервал грохот эха: Менехм начал кричать, шагая из конца в конец помоста. Иногда он указывал на одного из мужчин молоточком, словно собираясь запустить его прямо в голову.

– А философия?… Вспомните Гераклита!.. «Без распрей нет существования»!.. Вот что думал философ Гераклит!.. Разве философия не изменилась?… Раньше она была силой, порывом!.. А теперь… Что она?… Чистый разум!.. Раньше!.. Что нас волновало?… Материя вещей: Фалес, Анаксимандр, Эмпедокл!.. Раньше мы думали о материи! А теперь? О чем мы думаем теперь? – И он гротескно закривлялся. – О мире Идей!.. Конечно, Идеи существуют, но живут в другом месте, подальше от нас!.. Они совершенны, чисты, благи и полезны!..

– Да, они таковы! – подпрыгнул от крика Диагор. – Это такая же правда, как то, что ты – несовершенен, низок, подл и!..

– Прошу тебя, Диагор, предоставь говорить мне! – воскликнул Гераклес.

– Мы не должны любить эфебов, о нет!.. – насмехался Менехм. – Мы должны любить идею эфеба!.. Целовать мысль о губах, ласкать определение бедер!.. И, Зевса ради, к чему нам статуи! Это низкое искусство подражания!.. Создавайте идеи статуй!.. Вот какую философию унаследует молодежь!.. Не зря Аристофан изобразил ее на «облаках»!..

Диагор пыхтел вне себя от негодования.

– Как ты можешь так бесцеремонно судить о том, чего не знаешь, ты?…

– Диагор! – твердый голос Гераклеса заставил его на минуту умолкнуть. – Ты что, не понимаешь, что Менехм хочет уйти от темы? Предоставь говорить мне, в конце концов!.. – И с поразительным спокойствием он продолжил, обращаясь к скульптору: – Менехм, мы пришли спросить тебя о смерти Трамаха и Эвния…

Он сказал это, чуть ли не извиняясь, будто прося прощения за то, что упоминает о таком обыденном деле перед какой-то очень важной особой. После короткого молчания Менехм сплюнул на пол помоста, потер нос и произнес:

– Трамаха загрызли волки, когда он пошел на охоту. Что же касается Эвния, мне сказали, что он напился, и когти Диониса впились в его мозг, и заставили его несколько раз вонзить в себя кинжал… Какое я имею отношение ко всему этому?

Гераклес быстро возразил:

– Такое, что оба они, вместе с Анфисом, приходили по ночам к тебе в мастерскую и участвовали в твоих интересных развлечениях. И что все трое восхищались тобой и отвечали на твои любовные домогательства, но ты отдавал предпочтение лишь одному. И что наверняка между ними были споры и, возможно, угрозы, ибо развлечения, которые ты устраиваешь с эфебами, пользуются не очень-то доброй славой, и никто из них не желал, чтобы о них узнали… И что Трамах не ходил на охоту, но в тот день, когда он вышел из Афин, твоя мастерская была закрыта, и тебя никто нигде не видел…

Диагор приподнял брови и посмотрел на Гераклеса, потому что не знал об этом последнем факте. Но Разгадыватель продолжил речь, словно декламируя обрядовое песнопение:

– И что на самом деле Трамаха убили или избили до потери сознания и бросили на волю волкам… И что вчера вечером Эвний и Анфис после твоего спектакля пришли сюда. И что твоя мастерская – ближайший дом к тому месту, где нашли сегодня утром Эвния. И что я наверняка знаю, что Эвния тоже убили, и что убийца совершил преступление в другом месте, а потом перетащил тело туда. И что логично предположить, что эти два места должны быть рядом, потому что никому не пришло бы в голову пройти через все Афины с трупом на плече. – Он остановился и почти дружелюбным жестом развел руки. – Как видишь, любезный Менехм, ты достаточно связан со всем этим.

Выражение лица Менехма было непроницаемым. Можно было подумать, что он улыбается, но взгляд его был мрачен. Не говоря ни слова, он медленно повернулся к мрамору, спиной к Гераклесу, и снова начал бить по нему размеренными ударами. Потом он заговорил, и голос его звучал насмешливо:

– О, рассуждение! О, как чудесно рассуждение и как тонко! – Он сдавленно рассмеялся. – Я обвинен из-за силлогизма! Более того: из-за того, что мой дом недалеко от участка горшечников. – Продолжая ваять, он медленно покачал головой и снова усмехнулся, как будто скульптура или сама работа его казались ему смехотворными. – Вот как теперь строим истину мы, афиняне: говорим о расстояниях, подсчитываем чувства, рассуждаем о фактах!..