Старая ратуша - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Ротенберг cтр.№ 78

«И как я мог не догадаться?» — про себя удивлялся он, медленно садясь за стол со стаканами в руках.

— Вы тут недавно отмечали мою догадливость, — начал он, обращаясь к Саре Макгил.

Она обожгла Грина негодующим взглядом.

— Ваш сын. Кевин-младший. Тот, кого у вас забрали еще мальчиком. Он жил здесь с вашей матерью, — сказал Грин. — Здесь и бабушка, и отец в случае чего неподалеку. Он высокий — в отца. Вот откуда здесь на второй полке стаканы цвета «Мэпл лифс». И такие же стаканы в квартире 12А. — Он повернулся к Эдне Уингейт. — Это стало второй причиной, по которой вы не хотели пускать меня к себе в квартиру в то утро: нужно было увезти отсюда внука.

Все молчали. Он вновь повернулся к Макгил.

— А вы предусмотрительны — мама же не сможет бесконечно бегать по этой лестнице. И вот ваша дочь обустраивает подвал, чтобы Кевину было где жить. Уверен, он сейчас там. А где он был в то утро, когда умерла Кэтрин Торн? — спросил Грин у Макгил.

— Он не может без нас, — ответила она.

— Где он был 17 декабря?

— …И без этих стаканов с «Листьями».

— Он был в этой квартире или в соседней, с вами и Кевином?

— Он никому не позволяет их мыть.

— Он был с вами в квартире 12А?

— Он не может без своих вещей.

— Он вышел из себя?

— Если его заберут, он погибнет.

— Это он нанес ей ранение?

Последний вопрос оборвал ее мантру.

— Нет! — воскликнула она. — Мой сын не мог это сделать. Он плачет из-за каждого упавшего листика со своей томатной рассады.

Грин повернулся к Уингейт.

— Где в ту ночь находился ваш внук?

Уингейт посмотрела на него, прищурившись. В этой насмешке ощущалась стальная непреклонность женщины, которая в девятнадцать лет осиротела и затем трижды овдовела. Ее единственный внук хоть и был недееспособен, но согревал ее своим существованием.

— Мальчика не было в квартире 12А. Можете делать всякие ДНК-анализы, собирать отпечатки и прочее. Он никогда не входил в ту дверь. Он даже к лифту никогда не выходил. В те редкие случаи, когда выходим, мы пользуемся черной лестницей.

«Есть две вещи, которые следует иметь в виду, когда свидетель прямо и безоговорочно отвечает на вопрос, — всегда учил Грин студентов полицейского колледжа. — Такие слова, как „никогда“ и „всегда“, коварны как для свидетеля, так и для следователя. Когда кто-то заявляет, что никогда не делал чего-либо, это либо правда, либо отчаянная наглая ложь. Можете достойно опровергнуть — ваша взяла; не получится — дело плохо».

— Я вам верю, — кивнул Грин и повернулся к Макгил. — У нас действительно нет выбора. — Он достал из кармана повестку и слегка дотронулся ею до ее руки. — Извините, миссис Макгил. Мне искренне жаль, что не остается ничего другого.

— Вы так и не поняли насчет Кевина и его сына, — сказала она.

— Не сомневаюсь, что он его любит, — ответил Грин.

Макгил рассмеялась своим знакомым гортанным смехом и потрясла головой.

— Кевин любил Кэтрин. Я должна была это принять, и в конце концов у меня получилось. Она не могла смириться с тем, что он все еще любил меня, но это была ее проблема. Однако едва ли эту любовь можно было сравнить с тем чувством, которое он испытывал к Кевину-младшему. Неужели вы не понимаете? Кевин ненавидел собственного отца, а сын для него — все. Двадцать пять лет… Да он не задумываясь пойдет на этот срок, если таким образом хоть как-то сможет отвести угрозу от сына.

Грин перевел взгляд на Уингейт. Она кивала. Ее глаза были закрыты.

— Все решено, детектив, — сказала Макгил, все еще держа в руке повестку. — Я знаю мужа. Он уже все обдумал. — Она посмотрела на Кенникота. — Аманда была в суде, когда вы на днях давали показания, офицер. Она поняла, что вы обо всем догадались, глядя на план квартиры. Моему мужу тоже стало ясно.

Грин посмотрел на Кенникота. В расследовании всегда наступает момент, когда больше просто не о чем спрашивать. Когда все ответы уже готовы. По глазам Кенникота он понял, что они оба пришли к одному выводу.

— Но в одном вы не правы. — Эдна Уингейт открыла глаза. — Мы переезжаем не потому, что я не могу подниматься по лестнице.

Грин невольно улыбнулся.

— Мама… — На лице Макгил тоже была улыбка.

— Лестница тяжеловата для Кевина-младшего. Это единственная причина. Мой инструктор по йоге говорит, что еще ни разу не видел восьмидесятитрехлетнюю с такими мышцами.

Кивнув, Грин чуть было не отметил, что миссис Уингейт уже говорила ему об этом, но осекся. Откинувшись на спинку стула, он перехватил взгляд Сары Макгил. Она тоже слышала это. Повторяемость. Ухоженная внешность матери тщательно скрывала первые признаки глубокой старости.

«Сара Макгил, — думал он, — это вы здесь самая догадливая».

Он взял веточку сирени и протянул ее Эдне Уингейт.

— Когда все это закончится, с удовольствием пошел бы с вами на йогу, — сказал он.

— Интенсивную йогу, — поправила она, поднося пурпурное соцветие к лицу и делая глубокий вдох.

— Да-да, именно интенсивную, — согласился он.

И, как часто происходит с окончанием момента исключительного напряжения, все рассмеялись.

«Сейчас мне так хорошо, что лучше быть не может», — думал Овотве Аманква, лежа в своей маленькой спальне и наблюдая, как по белому потолку проплывают блики фар проезжающих машин. С улицы доносились автомобильные сигналы и вопли разгулявшихся болельщиков, дудящих в свои длинные пластиковые дудки и продолжающих неуемное ликование.

Ему было абсолютно наплевать на «Листья». Он чувствовал себя счастливым оттого, что рядом с ним мирно спали его дети. История, которую несколько часов назад он стал рассказывать им перед сном — о городишке в большой долине, проснувшемся утром под рокот вулкана, и о двух детишках, бросившихся будить местных жителей, спасая стариков, — затянулась надолго. Он видел, как дети боролись со сном, слушая про устремившуюся вниз по склонам раскаленную лаву, в то время как юные герои спешили добраться по извилистой дорожке до последнего домика.

И сейчас, на рассвете нового дня, он все еще наслаждался остатками испытанного накануне счастья от пребывания наедине с детьми. Кто бы мог подумать еще каких-то два года назад, что ему может показаться раем жизнь в убогой квартирке с одной спальней на Джерард-стрит, где сквозь тонюсенькое окошко ночь напролет раздаются дребезжащие звуки трамваев, где вместо домашнего пианино — подержанная органола, а из находящегося внизу китайского ресторанчика доносится запах кукурузного крахмала с чесноком.

На улице раздался очередной громкий всплеск эмоций с последовавшим за ним скандированием: «Мы — первые, мы — первые».