Марк Шейдер - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Савочкин cтр.№ 14

– У меня больше нет, – говорю я, и разговор переходит на другую тему.

Довольно долго я продолжаю думать, что это розыгрыш, пока второй и третий шахтер, люди, которые едва ли могли сговориться, не подтверждают, что вчера я стал советовать всем грозам желтый порошок «вместо того говна, которым они обычно закидываются», и угощал всех желающих. По их словам, я сказал, что знаю, кто такой этот мифический Марк Шейдер, знаю, откуда он и что он собирается сделать. Они говорят, что были пьяны и не помнят того, что конкретно я рассказывал о Шейдере.

Я тоже был пьян.

Я вообще ничего не помню.

И мне чертовски интересно, что же я мог вчера рассказать.

Что может рассказать человек о том, о чем он ничего не знает, но чертовски хочет узнать?

Никто не помнит.

Все были пьяны.

Сейчас я поеду домой, но запомню это место и обязательно вернусь сюда через несколько дней. Может быть, я снова выпью с теми же самыми грозами. Может быть, утром они снова скажут мне что-то невероятное, будто я признавался, что стрелял в папу римского, что я поджег Чикаго или что я был когда-то известен под именем Джека Потрошителя. Или – что я что-то рассказывал о Марке Шейдере. Как знать, может быть, в другой раз они запомнят из моего рассказа хоть что-нибудь.

Я еду домой, а парень, с которым я только что говорил, направляется на шахту, его смена заступает через час.

Над воротами концентрационного лагеря в Бухенвальде было написано: «Jedem das Seine». В переводе с немецкого это значит: «Каждому свое».

Уже перед тем, как я сажусь в машину, в свой старенький четыреста шестой «Пежо», чтобы снова трястись по колдовые*ным сельским дорогам, шахтер добавляет еще что-то.

– Что? – спрашиваю я.

Он оборачивается ко мне и повторяет. Он желал мне не видеть этих странных снов.

– Каких снов?

Тех, что не дают мне спать. Он желал мне не видеть тех снов, о которых я вчера рассказывал, когда был пьян. Ему тоже часто снятся кошмары, и он понимает, как это тяжело – вставать по утрам не выспавшись.

– Особенно если вечером пили.

Как всегда. Подведем итоги.

Когда я вчера перепил, вместо того чтобы внимательно слушать, что говорят вокруг, я начал рассказывать что-то о своих снах, сочинять немыслимые истории о Марке Шейдере, которым, вообще-то, интересуюсь сам, и нашел где-то желтый порошок, которым стал угощать всех присутствующих. Мягко выражаясь, я не совсем точно делал то, что должен был. Не стоит забывать, что я все еще на службе. Каждая минута, проведенная мною здесь, – это минута моего рабочего времени.

Над входом в концентрационный лагерь в Аушвице было написано: «Arbeit macht frei». В переводе с немецкого это значит: «Труд освобождает».

Я сажусь в машину и еду домой.

Все в порядке. Причин нервничать у меня нет никаких. Похоже, у меня просто что-то с головой. Обычное дело.

Я пытаюсь объезжать ямы, которые, вкупе с кучами мусора и ломаными кусками асфальта, называются дорогой. Я проезжаю мимо обветшалых зданий, некоторые из которых частично завалились, потому что прямо под ними оседают гезенки и заброшенные штреки. Я объезжаю кладбище, на котором уже вырыли траншею на зиму. Я проезжаю мимо вечно пьяных пенсионеров, удолбленных чем-то шахтеров и трассовичек.

Над входом в ад, если табличка не обветшала, наверное, и сегодня должна быть надпись: «Lasciate ogni speranza voi ch’entrate». В переводе с итальянского это значит: «Оставь надежду всяк сюда входящий».

Все в порядке.

Ближе к обеду мне позвонила Ханна, чтобы поблагодарить за гостеприимство, чем здорово меня удивила. Я был уверен, что это мифический персонаж, придуманный парнями из Мукачево, чтобы оправдать свое неожиданное появление. Мифическим в ней было все – имя, не русское и в то же время не украинское, место жительства, одновременно в западном Донбассе и где-то «рядом с морем», и манера предоставлять кров незнакомым мужикам из Мукачево. Мифическим в ней было все, кроме того, что она реально существовала.

У меня был выходной, и я был тягуче трезв. Я не закинулся с утра, как обычно, нацваем, не выкурил драпа, я даже не выпил. Я был уморительно, душераздирающе трезв. Настолько трезв, что все в окружающем мире начинало казаться неправдоподобным. Как будто весь мир придумали наркоманы и напичкали его бредом по своему усмотрению.

Мне казалось бредом, что на рекламе сигарет написано «Курение вредит вашему здоровью».

Мне казалось бредом, что территория соседнего поселка, где не работает даже водопровод, покрывается тремя операторами сотовой связи.

Чтобы понять, сколько бреда в мире вокруг меня, мне надо было окончательно протрезветь.

– Как ты думаешь, – спрашиваю я Ханну, – почему проституция, которая есть всегда и везде, и все об этом знают, в большинстве стран незаконна?

Без малейшей запинки она отвечает:

– Потому что на взятках можно заработать больше, чем на налогах.

Это правильный ответ.

Ханна выглядела в точности так, как она должна была выглядеть по моему мнению. Она напоминала древнехазарскую аристократку, которая подсела на смесь апельсинового сока, бензоата натрия и прозака, вводимую через вену.

– Привет, – говорит она и улыбается своим маленьким ртом и огромными едва раскосыми глазами.

– Привет, – говорю я и без всякой связи предлагаю: – Поехали на ДД, найдем самогон.

Вообще-то самогон я могу выгнать и сам. Классический рецепт предельно прост: килограмм дрожжей на килограмм сахара. Все остальное – добавки, которые подбираются по своему вкусу. Проблема в том, что, перед тем как нагреть смесь и дать пару выйти из плотно закупоренной емкости через змеевик, положенный на лед, надо дать ей, смеси, постоять в теплом месте примерно с недельку. У меня нет желания ждать еще неделю, чтобы выпить с Ханной, и мне невероятно, до боли в суставах, надо избавить себя от этой изматывающей трезвости.

Ханна не двигается, она продолжает стоять в той же позе, слегка изогнувшись в талии, только в улыбке ее глаз появилась чуть заметная издевка. Как будто она радовалась моему умению жонглировать чашками, пока я не оступился и не уронил их все одну за одной, и они разбились с оглушительным грохотом прямо у меня под ногами. Но она добра ко мне. Мне хочется в это верить, и я жду, что она скажет, – ведь что бы она ни сказала, это поможет мне быстрее избавиться от моего нового видения мира. Мира как бреда. Мира как тотальной и удивительно глупой ошибки.

– Давай лучше сварим ширь, – говорит она мне.

Я боюсь шприцев, я ненавижу иголки, вводимые под кожу, мне больно смотреть, даже когда кто-то колет себе инсулин, а не то что ширяется, но, посмотрев в ее насмешливые глаза, соглашаюсь: «Черт с ним, давай! Да, поехали!»