Наконец-то кто-то позвонил! Имке схватила трубку:
— Мерли! Куда вы обе запропастились? Почему не звонили?
Мерли заплакала.
— Что такое, Мерли? — Имке похолодела. Пожалуйста, пусть с Юттой все будет в порядке…
Всхлипывая, Мерли поделилась с Имке своими подозрениями о том, что Ютта встречается с приятелем Каро. И вкратце рассказала, как она догадалась.
— А ты уверена… — Имке не договорила, потому что во рту у нее вдруг пересохло. Она с трудом сглотнула. — Где Ютта?
— Она с ним, — едва слышно шепнула Мерли.
— Жди меня, — велела ей Имке, — я буду через десять минут.
Да, она подождет. Она подождет, пока приедет мать Ютты и позвонит комиссар. Она оставила сообщение на его автоответчике. Как бы ни трудно ей было доверять копам, она представить себе не могла, что когда-нибудь ей придется обращаться к ним за помощью. Но теперь у нее не было выбора.
Ее нервозность передалась и кошкам. Они стали шарахаться от нее, даже шипели, когда она приближалась. Оно и понятно: после того, что им пришлось вынести, они наконец хотели пожить спокойно, и общество психов им не улыбалось.
Мерли выложила засушенный цветок, черный платок, письмо Ютты и стихи Каро на кухонный стол, чтобы смотреть на них и думать.
— Ну и что? — спросила она вслух. — Может быть, он и вправду сборщик клубники. Это не значит, что он обязательно убийца.
Но она знала, что он убийца. Будь он просто приятелем Каро, непременно связался бы с ними. Он не мог не знать, ведь все газеты трубили о ее смерти. И пусть он даже не читал — он стал бы ее искать, когда она пропала, пришел бы к ним.
— Ну ты и сволочь, — сказала Мерли, обращаясь к нему, — она же тебя любила.
Берт снова поехал на ферму побеседовать с Натаниелом Табаном. Но фермерша сказала, что Натаниел Табан отпросился, чтобы съездить к врачу. Насторожившись, Берт спросил, выглядел ли он нездоровым. Нет, невозмутимо ответила фермерша, выглядел как обычно — ломом не перешибешь. Тогда Берт попросил пригласить к нему Малле Клестофа. Фермерша послала кого-то за Малле.
Черт побери! Этот Клестоф, конечно, все разболтал. Неужели Табан успел удариться в бега?
Ужас, который охватил Имке в первый миг, тут же прошел, сменившись пустотой. Она вела машину, по обыкновению, хладнокровно, будто ничего не случилось, замечая все дорожные знаки, светофоры, пешеходов и велосипедистов. «Это, должно быть, шок», — подумала Имке. Как тогда, после аварии, когда она не разъехалась с «ауди». Удар справа, жуткий скрежет, и правое крыло ее машины смялось, точно фантик из фольги. В тот момент, будучи в шоке, она тоже не почувствовала ничего особенного. Реакция наступила позже.
На подъезде к Брёлю она думала о том, что ей делать, если подозрения Мерли окажутся верны. Ничего. Она ничего не могла сделать, лишь сообщить обо всем Берту Мельцигу, надеяться и молиться.
Не найдя свободного места для парковки, она бросила машину на двойной желтой линии и побежала наверх. Заплаканная Мерли стояла в дверях квартиры, ожидая ее. Имке обняла ее и повела на кухню.
— Вот — видите? — Мерли указала на стол. — Цветок клубники. И платок на голову от солнца. Они ведь целыми днями в поле на жаре.
Имке все время ездила мимо полей, часто ходила на ферму за клубникой. Она видела этих сборщиков каждый день, в платках и кепках. Так близко… Они все время были у нее под носом. Да, доказательства, собранные Мерли, подтверждали, что приятель Каро был сборщиком клубники. Но был ли он убийцей?
— Неужели он не объявился бы после ее смерти, будь это не так? — спросила Мерли, словно прочитав ее мысли.
Да, она была права. Как все логично и просто.
— Вот, прочтите это. — Мерли вынула из стопки один листок и протянула его Имке.
Привет.
Черный человек,
Ты живешь во тьме
Не со мной.
Привет, любимый,
Выйди ко мне
На свет.
— Когда он не собирал клубнику, он прятался, как крыса, — презрительно сморщилась Мерли. — Каро запрещалось что-либо о нем знать. А о том немногом, что она знала, не должна была никому рассказывать. Дурдом, одним словом.
«Может быть, и Ютта дала ему слово помалкивать?» — подумала Имке. Ей вспомнилось еще одно стихотворение:
Ты обещал
Свою жизнь
И все же
Ничего не отдал,
А мою — забрал.
Тило сразу отказался расшифровывать вместе с ней стихи Каро. Он сказал, что, во-первых, это литературные тексты и ошибочно полагать, будто они напрямую связаны с действительностью. Во-вторых, он не знал Каро и не мог делать о ней каких-либо заключений. И в-третьих, он не станет вмешиваться в полицейское расследование.
Но разве стихи Каро не достаточно полно раскрывали ее личность? Неужели не ясно, что она была до такой степени огорчена поведением своего возлюбленного, что снова начала резать вены?
— А вот еще. — Мерли подсунула ей новый листок.
ТЫ
Кто ты?
Все незаданные вопросы,
Все неспетые песни,
Девять непрожитых жизней…
А у тебя на устах
Жуткая красная и сладкая
Улыбка.
— Видите — клубничная улыбка. Красная и сладкая. И жуткая. Может быть, Каро даже боялась его.
Имке потерла лоб — у нее разболелась голова. Способен ли серийный убийца влюбиться? Возможны ли романтические отношения между маньяком и его будущей жертвой? Что каждый раз происходило, что заставляло его убивать? Ах, как хорошо было бы, если бы эти вопросы возникали у нее только в связи с ее новой книгой!
Внезапно страх снова одолел ее. Значит, шоковая реакция закончилась. Несмотря на то что желудок забурлил от тревоги, она была рада, что к ней вернулась способность чувствовать.
— Ты не знаешь, куда они поехали? — с трудом выговорила Имке, которая все-таки не могла себе представить Ютту вместе с этим мужчиной.
— Не знаю. В какой-то старинный городок. — Мерли показала ей записку.
Увидев почерк дочери, Имке не выдержала и разрыдалась. Теперь Мерли пришлось ее успокаивать.
— Мы найдем их, — говорила Мерли, нежно обняв ее за плечи, — мы что-нибудь придумаем.
Место было и вправду красивое. Я не могла его не оценить, хотя не вполне разделяла энтузиазм Ната. Горбатые старые домики вокруг мощенной булыжником площади. В Средние века на этой площади, должно быть, сжигали ведьм.
— Средневековье было временем жестокости, не стоит об этом забывать, глядя на эти милые домики, — сказала я.
— Все времена жестоки, — возразил Нат. — Сейчас просто методы изменились, стали более изощренными, вот и все.