— Ты придешь? — спросил он.
Она вздохнула.
— Я постараюсь. Но не могу обещать.
Она знала, что он ни минуты не сомневается в том, что она придет.
В тот вечер из Франции вернулся Эрих, что сильно осложнило ситуацию. Он собирался пробыть на континенте дольше, и никто не знал, почему он вернулся раньше, тем более, что сам он не стал ничего объяснять. Он был в превосходном настроении и даже привез с собой подарки: жемчужную цепочку для Хелин с замком из большого светло-зеленого изумруда и кольцо для Беатрис. Кольцо было из чистого золота, очень широкое и массивное, с золотистым топазом. Кольцо было велико для девочки, оно соскальзывало даже с большого пальца, да и смотрелось оно немного странно на ее детской ручке. Беатрис нашла, что такое кольцо скорее подошло бы толстой старой даме, и что вообще неуместно было со стороны Эриха дарить золотой перстень ей, а не Хелин. Эрих, конечно, сразу заметил, что подарок не особенно понравился Беатрис.
— В чем дело? — спросил он, наморщив лоб. — Тебе не нравится кольцо?
— Оно мне велико.
— Ну, так мы сделаем его уже. У тебя такая тонкая ручка, должен тебе сказать. Будет много лишнего золота. Ну, ничего, из него можно будет сделать подвеску для цепочки.
— Или второе кольцо, — едко подсказала Хелин, — для меня.
Эрих сообразил, что обе дамы встречают его без особого энтузиазма, каковой он в красках живописал в своем воображении. Он таинственно улыбнулся и полез в ранец, который, войдя в дом, небрежно поставил в угол.
— Может быть, вот это зажжет свет в ваших глазах, — произнес он, и, словно фокусник начал извлекать из ранца чудесные вещи, каких на острове уже давно не видели.
— Настоящий кофе в зернах! — зычно объявил он первый номер. — Шоколад! Шелковые чулки, мыло, чай, восхитительное печенье. Что скажете на это?
Действительно, эти подарки произвели на Хелин куда большее впечатление, чем жемчужное ожерелье.
— Бог ты мой, — благоговейно промолвила она. — Живут же во Франции люди, как сыр в масле катаются!
— Большинство не катается. Но склады еще остались. И такие заботливые мужья, как я, о них, естественно, подумали.
— Как обстоят дела на фронтах? — спросила Беатрис, не желавшая продаваться за кофе и шоколад.
— О, на фронтах все обстоит наилучшим образом, — тотчас ответил Эрих. — Конечно, война закончится не сегодня и не завтра, военное счастье переменчиво, но в целом все великолепно. Просто великолепно.
— Я слышала, что немцы отступают на всех фронтах, — с вызовом возразила Беатрис. — И почему нам, на острове, уже стало нечего есть, если дела идут так хорошо?
Эрих заметно помрачнел.
— К черту эту вражескую пропаганду! Естественно, враги пытаются ослабить волю к борьбе и моральный дух, поэтому и каркают по радио. Но в этих воплях нет ни слова правды, — он раздраженно вздохнул. — Если бы можно было конфисковать все приемники на острове! Но, очевидно, это невозможно.
В этот вечер он много пил, что успокоило Беатрис. Напившись, он скорее заснет. Хелин, видимо, неважно себя чувствовала, и за ужином уговорила бутылку вина. Во всяком случае, когда она попрощалась, перед тем как отправиться спать, язык у нее еле ворочался.
Был уже двенадцатый час, когда Беатрис почувствовала себя достаточно уверенной для того, чтобы выскользнуть из дома и направиться в сторону Пти-Бо. Она знала, что возле дома ночью ходят два патруля, но они ни разу не отклонились от раз и навсегда установленного порядка, и, поэтому надо было лишь дождаться того момента, когда вход и подъездная дорожка останутся вне поля их зрения. Беатрис, тем не менее, понимала, что каждый раз подвергает себя немыслимому риску, выходя ночью со двора. Она должна проявить настойчивость и все же убедить Жюльена отказаться от этих ночных вылазок.
«Как это глупо с моей стороны, — со злостью думала она, пробираясь в темноте, — соглашаться на это безумие!»
Но, как и всегда, раздражение и злость мгновенно испарились, когда она увидела Жюльена, и он, подхлестываемый отчаянием, нетерпеливо и страстно заключил ее в свои объятья. Он ждал Беатрис на берегу бухты — неподвижной тенью застыв среди скал. Он встал и двинулся ей навстречу, убедившись, что за ней никто не идет.
Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, и сердце Беатрис сильно стучало от быстрого бега. Стояла теплая ночь, землю окутала бархатистая чернота, по небу скользили облака, в просветах между ними иногда вспыхивала луна и блестели звезды. Таинственно и спокойно шумело море. Казалось, на свете остались только они двое — Беатрис и Жюльен.
Он сказал ей несколько нежных слов по-французски и откинул с ее лба непослушные пряди волос. Здесь, у моря, он был совсем другим человеком, нежели на чердаке. Здесь кровь его быстрее бежала по жилам, подгоняемая ударами ожившего сердца, здесь он дышал полной грудью, здесь он был полон силы, почерпнутой из неведомого источника. Глаза его сверкали, смех был раскатистым и теплым. Здесь он снова становился молодым и полным жизни, сильным и уверенным в себе.
«Он свободен, — подумала Беатрис, — здесь, на воле, он, наконец, свободен, и это делает его совсем другим человеком».
Они любили друг друга на светлом песке пляжа, и чувство витавшей над ними опасности делало их еще более страстными, требовательными и жаждущими. Романтика их встреч оставалась прежней, ибо прежним оставалось их положение. Опасность подстерегала их в настоящем, а будущее было неясным.
Потом они лежали рядом на песке, держась за руки, и Жюльен по-французски говорил ей, что будет после войны. В такие моменты он приходил в хорошее настроение, верил, что ужасы скоро закончатся, что все продлится недолго и скоро минует. Сейчас как раз наступил такой момент. Он лежал под вольным широким небом, видел звезды и облака, рядом лежала державшая его за руку девушка, которую он любил. Он был молодым мужчиной, таким же, как тысячи других мужчин.
— Я буду зарабатывать много денег, когда кончится эта неразбериха, — сказал он. Это было неплохо, что он говорил «неразбериха» вместо «ужас», «кошмар» или «конец света». «Неразбериха» была безобидным обозначением той беды, которая свалилась на их головы.
— Не знаю пока, как, но вот увидишь, я стану богатым человеком.
Беатрис села и порылась в кармане платья. Она украдкой взяла со стола одну из шоколадок, привезенных Эрихом. Она разломила плитку и протянула шоколад Жюльену.
— Вот, хочешь?
Он резко сел. Из-за облаков выглянула луна, и в ее свете Жюльен показался Беатрис призраком. Она знала, что луна здесь в общем-то ни при чем. Лицо Жюльена было покрыто восковой бледностью и при свете дня. Он уже не был тем крепким загорелым парнем, каким был, когда немцы привезли его на остров. Он превратился в собственную тень.
— Шоколад? Откуда ты его взяла? — он сунул плитку целиком в рот, наслаждаясь ее пикантной сладостью. — Я уже забыл, какой у него вкус.