— Святые небеса, — выдохнул он, — ну и погодка!
— Что вы делали на пляже? — спросил Алан и осторожно повел машину по узкой извилистой дороге. Кевин отбросил со лба мокрые пряди волос.
— Захотелось погулять. Что-то стукнуло мне в голову и я решил: а не пройтись ли мне по берегу?
— Кевин, либо ты болен, либо рассказываешь какие-то небылицы, — возразила Майя. — Чтобы ты рискнул вылезти из своих четырех стен, на небе не должно быть ни облачка.
— Как видишь, у тебя обо мне абсолютно превратное представление, милая Майя, — ответил Кевин с нехарактерным для него ехидством. — Не такой уж я законченный неженка, каким ты меня считаешь.
«Ого, — подумал Алан, — его сегодня точно какая-то муха укусила!»
Он внимательно посмотрел на отражение лица Кевина в зеркале заднего вида. Кевин был бледен, напряжен, и выглядел очень утомленным. Не было и следа того шарма, которым он так гордился. Губы его были плотно сжаты в ниточку.
— Должно быть, ты сегодня встал не с той ноги, — сказала Майя и засмеялась. — Как ты вообще сюда попал? Где твоя машина?
— Я приехал на автобусе.
— На автобусе? Но каким образом?..
— Майя, может быть, ты прекратишь этот допрос? Может быть, тебе рассказать, ходил ли я утром в туалет, и если да, то зачем. А если нет, то почему?
— Боже, как страшно! — обиделась Майя. — Все, молчу. У тебя сегодня и правда поганое настроение.
— Я бы с радостью отвез вас домой, Кевин, но я должен сначала высадить Майю в Сент-Питер-Порте, а в Тортеваль я уже не успею, так как тогда опоздаю на самолет.
— Нет проблем. У меня еще пара дел в Сент-Питер-Порте. Я выйду вместе с Майей.
Они молча приехали в город, Алан остановил машину перед трехэтажным домом на Отвиль-Роуд, где жила Майя. Кевин тотчас выскочил из машины, пробурчав на прощание нечто невразумительное.
Майя, покачав головой, посмотрела ему вслед.
— Нет, здесь что-то нечисто. Ты когда-нибудь видел Кевина таким?
— Нет, но, честно говоря, мне нет до Кевина никакого дела, — он внимательно посмотрел на Майю. — Мне пора ехать. Желаю удачи.
— Когда мы снова увидим тебя на Гернси?
— Не знаю, — он нервно побарабанил пальцами по рулевому колесу. — Вероятно, теперь я пробуду в Лондоне долго.
Майя наклонилась к нему и поцеловала в щеку.
— Я буду тебе звонить. Кстати. Я могла бы навестить тебя в Лондоне.
— Посмотрим, — официальным тоном ответил Алан, чувствуя, что Майя не принимает его всерьез. Она засмеялась и легко выпорхнула из машины. Ее смех звучал у него в ушах, пока он ехал сквозь усилившийся ветер в аэропорт; он продолжал звучать и тогда, когда самолет поднялся в воздух и остров превратился в крошечное пятнышко, затерянное в морском просторе. Но каким значимым и важным было для него это пятнышко.
12
Вечером Франка спросила Михаэля, есть ли у него женщина, и он — без обиняков и околичностей — ответил: да. Его прямота потрясла ее даже больше, чем сознание того, что она оказалась права в своих предположениях.
— Что значит: да? — испуганно спросила она, поразившись его краткому и четкому ответу.
— Да — это значит, да, — нетерпеливо ответил он, и, скорее, с любопытством, нежели виновато, добавил: — Откуда ты об этом узнала?
— Я ничего не узнала, я просто предположила.
— Ага, вопрос-ловушка. Старо, как мир, но прекрасно сработало. — Ему, видимо, было досадно, что он с такой легкостью попался на ее удочку. — Даже красиво, надо признать.
Франка на мгновение замолчала, ожидая, что он скажет хоть что-нибудь в свое оправдание. Но он ничего не сказал. Он сидел напротив жены за кухонным столом, играл бокалом красного вина, окидывая Франку холодным отчужденным взглядом.
— Кто она? — глухо и машинально спросила наконец Франка.
— Ты ее не знаешь.
— Но у нее есть имя, возраст, профессия. Она живет не в вакууме!
— Какое это имеет значение? — он налил в бокал еще вина. На запястье блеснули дорогие часы. У него были красивые руки — сильные, но изящные. — Какое значение это имеет для тебя?
— Мне хотелось бы знать, из-за какой женщины я теряю мужа.
— Из-за которой ты теряешь мужа! Ты снова устраиваешь театр, понимаешь? Откуда ты можешь знать, что теряешь меня из-за нее?
— Я и так уже тебя потеряла.
— Чепуха. До этого еще не дошло.
— Так, значит, это просто роман?
— Этого я не знаю. Дальше будет видно. Я должен выложить тебе все, до мельчайших подробностей?
— Я должна подождать, пока ты это сформулируешь? — озадаченно спросила Франка.
— Что ты хочешь от меня услышать?
— Как долго все это продолжается?
— Ровно год.
— Где вы познакомились?
— В баре. Я задержался в лаборатории, мне захотелось выпить, я зашел в бар и… ну, да, она была там.
— Она моложе меня?
«Как глупо, — подумалось Франке, — задавать такой вопрос в тридцать четыре года. Обычно молодых соперниц начинают бояться женщины, которым за пятьдесят».
Но не существует правил без исключений. Всегда можно обмануться, и соперница может оказаться моложе. Или старше. В сущности, какая разница?
— Она немного моложе тебя, — сказал Михаэль, — но лишь немного. Думаю, года на полтора.
Если это не двадцатилетняя красотка, то что он мог в ней найти? В чем ее очарование, оказавшееся столь привлекательным для Михаэля? Хотя Франка приблизительно знала ответ, она все же задала вопрос и услышала то, о чем и без того догадывалась.
— Господи, Франка, она — полная твоя противоположность. Она уверена в себе, сильна и очень надежна. Она просто излучает оптимизм. Она полна радостью жизни и энергией. Быть с ней — настоящее приключение. Она умеет удивлять, у нее живая фантазия.
Славословия лились неудержимым потоком, и каждое слово было как пощечина. И дело было не только в том, что муж возносил другую женщину до небес, дело было в том, что своими словами он уничтожал ее, Франку. Это она деградировавшая женщина без лица, без блеска, без изюминки, которая могла бы заинтересовать мужчину. В его глазах она была жалким ничтожеством, и так было всегда: одним словом он умел вывернуть наизнанку любую точку зрения Франки, причем так, что она не могла ничего ему противопоставить.
Он видел в ней лишь ничтожество, и она чувствовала себя ничтожеством.
Она судорожно сглотнула и еще раз подумала: это дно. Это самый черный момент. Хуже уже не будет. Но никогда уже не будет и лучше.
В глазах Михаэля она прочитала презрение. Инстинктивно она понимала, что он презирает ее неспособность защищаться, протестовать, возмущаться. Ей следовало бы плеснуть ему в лицо вином, швырнуть в него пепельницу, пригрозить страшной местью. Нельзя было замыкаться в себе, становиться серым, несчастным комочком. Михаэль ненавидел слабость, а Франка в его глазах была воплощением слабости.