Эссиорх же с Корнелием замешкались, словно
молодые и сильные лоси, которые не очень-то верят, что их может сшибить
хиленький стовагонный товарняк. И, как оказалось, напрасно.
Прасковью окутало пульсирующее темное облако.
Она что-то беззвучно крикнула, исказившись лицом. По всей немаленькой площади
точно громадной метлой провели, сметая все живое и неживое, что на ней было, к
центру. Вихрь, которому невозможно было противостоять, пронесся на высоте метра
от земли. Не пострадал лишь тот, кто догадался броситься на землю, как Улита.
Эссиорха с Корнелием сшибло и, вертя,
зашвырнуло в кучу, где уже было с полсотни темных стражей, с десяток светлых и
валькирия Бэтла, у которой в одной руке было копье, а в другой палка копченой
колбасы. Сложно сказать, зачем Бэтла вообще ее извлекла. Возможно, на нервной
почве, а может, в качестве дополнительного оружия.
Остальные же валькирии сумели как-то
удержаться, прибегнув к способу Улиты.
Мгновение – и все затихло. С торжеством
обозрев поле боя, которое, вне всякого сомнения, осталось за ней, Прасковья
спрыгнула с кресла и за ухо подняла с земли присевшего Ромасюсика.
– Дуэль была честной! Гопзий первым
нарушил правила. Валькирии имели право сделать то, что сделали! Своим именем и
именем Лигула приказываю всем темным отбыть в Тартар! Новые распоряжения
получите от Лигула на месте! – молодым петушком звонко крикнул Ромасюсик.
Ему наконец удалось передать приказ хозяйки,
за который он уже был награжден пинками.
Первым команде Прасковьи подчинился
быстроглазенький, сообразивший, что приказ повелительницы мрака (да еще с
удобной ссылочкой на Лигула) – прекрасный повод слинять, забыв вернуть эйдосы,
врученные ему для пари.
Остальные темные стражи тоже не заставили себя
ждать и с воплями стали телепортировать, горя желанием догнать
быстроглазенького и намекнуть ему, что он поступает непорядочно. Некоторые для
большей убедительности даже извлекли из ножен мечи.
Спустя минуту площадка опустела. Все темные
сгинули. Исчезла и Прасковья с Ромасюсиком. Напоследок Прасковья подошла к
Мефу, и, коснувшись его руки, огненно глянула ему в лицо своими раскосыми,
широко расставленными глазами.
– Я рада, что выиграл ты. Гопзий уже
начал мне надоедать! До скорой встречи, отважный завоеватель! – сказал
Ромасюсик.
Озвучено это было таким вялым и тусклым
голосом, что Меф не усомнился: сам Ромасюсик желал бы встретить его лишь в
одном месте: в гробу в белых тапочках.
Напоследок, уже исчезая, шоколадный юноша
успел еще вякнуть что-то марципановно-ехидное и показать язык цвета несвежей
пастилы, надолго забытой в пакете.
На площадке остались только светлые, валькирии
и Арей с Улитой.
– Я доволен. По-моему, получилось
интересно, – оценил Корнелий.
Он не вставал с земли и сидел, скрестив ноги
по-турецки.
– Можно спросить, что именно тебя
заинтересовало? – с досадой спросил Эссиорх.
Он ушиб колено и теперь задумчиво сгибал и
разгибал ногу, проверяя, насколько работоспособна вся эта конструкция.
– Ну как? Когда взрывается бомба,
взрывная волна раскидывает всех в сторону, противоположную центру взрыва. Так?
А когда выходит из себя Прасковья, все происходит строго наоборот. Всех
сгребает в одну кучу. Эффект пылесоса, я бы сказал. Это потому, что мрак –
пустота, да?
Корнелий задумался, пальцами бережно сняв с
языка песчинку.
– Я вот что думаю: может, рискнуть взять
у нее телефончик? Ну не сейчас, а вообще когда-нибудь? – продолжал он.
Эссиорх посмотрел на него через плечо и сразу
отвернулся.
– У тебя все в роду были нормальные? –
спросил он.
– Это такой вежливый наезд на моего дядю?
Хорошо, я спрошу у него в письме, если это тебя так волнует, – невинно
удивился Корнелий.
К Мефу, успевшему уже поняться, подошел Арей.
То, что вокруг были одни златокрылые, смущало его мало. Светлые никогда не
нападают без предупреждения или со спины. В этом их слабость и одновременно –
истинная и бессмертная сила.
– Ты все же жив, синьор помидор! Ну-ну…
Признаться, я доволен, – сказал он, ухмыляясь.
– И что вы думаете? Как я
сражался? – спросил Меф.
Он уже слегка отдышался и теперь горел
желанием услышать хоть какую-то похвалу.
– Тебе как: врать или не врать? –
уточнил Арей.
Мефу поневоле пришлось выбрать второе, хотя
самолюбие и склонялось больше к первому.
– Как старая бабулька, которая размахивает
газетой, пытаясь подшибить на лету муху! Большего позорища я давно не видел.
Хотя Гопзий, если разобраться, дрался еще позорнее. У вас был не бой, а
разборка двух подвыпивших инвалидов в подземном переходе!
Меф улыбнулся. Что ни говори, а образы Арей
создавать умеет. Ему и самому теперь казалось, что дрался он плохо. Конечно,
зуб зубом, но если бы не помощь валькирий, финал был бы очевиден.
– В общем, если хочешь не растерять то
копеечное дарование, которое, возможно, у тебя имеется, приходи. Будем
прорабатывать детали. Защита и атака должны следовать одним слитным движением,
а не двумя отдельными конвульсиями в стиле «ой, мама, горячий утюг!». Понял? Не
обиделся?
– Не обиделся, – сказал Меф.
Взгляд Арея потеплел примерно на две
стотысячных градуса. Это максимум, чего можно ожидать от того, кто служит
мраку.
– Счастливо! И ты не скучай, светлая! И,
умоляю, не смотри на меня, как овечка на серого волка! У меня от этого изжога!
Арей небрежно кивнул в пространство между
Дафной и Мефом и, требовательно оглянувшись на Улиту, исчез. Несколько
мгновений спустя исчезла и его секретарша.
И только тогда тесный строй златокрылых,
прикрывавший четырехугольник у турников и горки, раздвинулся. В этом монолитном
движении Меф уловил некое невысказанное доверие и одобрение. Он был еще не
свой, но уже в чем-то немного свой.
– Давай попробуем еще раз! – сказала
Даф.
Она прошла между златокрылыми, коротко
оглянулась на Мефа и трепетно, даже словно нерешительно, поставила ногу, как
показалось Буслаеву, на пустоту.
Затем сделала шаг и оказалась на высоте
примерно полуметра от земли. Сделала еще шаг и поднялась выше. Мефу чудилось,
что она висит в воздухе, хотя по тому, как Даф поднимала колено, очевидно было,
что она поднимается по лестнице.