Она попыталась, но так и не сумела
представить, как какая-нибудь бабулька сможет сидеть в ванне, когда тут же, в
метре от нее, через занавесочку, гоняют чаи два коммунальных соседа.
Матвей охотно пояснил, что они в доходном доме
1911 года постройки. Доходный – это значит под сдачу. Учитывая, что
Васильевский остров считался тогда дремучей окраиной, дом, мягко скажем,
строился не для богатых. Ванная в нем была не предусмотрена. Водопровод с
канализацией тоже. Когда, лет через сорок уже, стали устраивать кухню и ванную,
не придумали ничего лучше, чем занять под это крайнюю комнату.
Вдоль левой стороны коридора тянулся длинный
стол-верстак с полками, на которых помещались многочисленные части горных
велосипедов. Судя по числу рам, велосипедов было не меньше трех. На стене
висели доски для виндсерфинга, серфинга и кайта, а все пространство под ними
занимали постеры с профессиональными серфингистками. Серфингистки были девушки
как на подбор видные, но, на придирчивый взгляд Ирки, с короткими ногами.
– Никакой мистики! Чем центр тяжести
ниже, тем больше устойчивость, – пояснил Матвей, предупредительно разорвав
дистанцию, чтобы не поплатиться за очередное подзеркаливание. – Соседей
тут двое, – продолжал он. – Один, Игорь, парень-студент. Это его
доски и велосипеды… А вот со второй соседкой я познакомился ближе, чем хотелось
бы. Активная такая дама. В квартиру меня пускать не хотела. Я дверь открываю, а
она ключ мой с другой стороны своим ключом выталкивает.
– Ты ей ничего не сделал? – с
беспокойством спросила Ирка.
– Да не, ничего. Только посадил в тот же
ящик, что и Антигона… Шучу! Поладили потом. Ты ее увидишь. Зовут Инга Михайловна.
Она такая подтянутая вся, правильная. На кухне у нее пять ведер, в которые она
собирает мусор разных сортов. Пластиковые банки отдельно, жестянки отдельно,
бумагу отдельно.
– Разве это плохо? По-моему, правильно.
Просто Европа, – одобрила Ирка, сроду не имевшая помойного ведра, но по
бытовой лени заталкивавшая мусор внутрь пустых молочных пакетов.
– Хорошо-то хорошо, – согласился
Багров. – Но если что-то случайно опрокинешь, она орать начинает. Она из
тех экологов, у которых на лбу написано: «Растерзаю за раздавленного таракана».
По мне так в первую очередь человек должен любить людей. А мусор и
антарктических пингвинов только от крайних излишков любви, которых обычно не
бывает.
– Странно. Вроде хорошо, а на самом деле
плохо, – сказала Ирка, представляя себе Ингу Михайловну как маленькую и
кругленькую женщину с поджатыми губами.
– Я не говорю, что плохо. Но есть
настоящая любовь к людям, которая уже потом переливается и на все другие живые
существа, а есть любовь замещающая, пустая и фальшивая. Это когда человек любит
исключительно кошек, собак, попугайчиков, бенгальских тигров или дельфинов.
Любит до безумия, до повизгиваний, ненавидя все остальное и замещая любовь к
человеку любовью к кошке или птичке. Такой человек легко произносит что-нибудь
в духе: «Только моя собака меня понимает» или «Всех людей в мире не променяю на
одного волнистого попугайчика!» – серьезно сказал Багров.
Ирке надоело стоять в коридоре с рюкзаком, и
она толкнула дверь в комнату. Комната оказалась лучше и просторнее, чем можно было
ожидать снаружи. Не исключено, что кто-то из валькирий, скорее всего любившая
уют Гелата, тайком от Фулоны немного похимичил здесь с пятым измерением.
Поперек комнату удачно разгораживали книжные полки, так что получились две
вполне независимые и автономные жилые зоны.
– Чур, я у окна! – заявила Ирка.
– А я? – грустно спросил Багров.
– А ты будешь сторожить дверь, чтобы меня
не украли, а украли тебя!
Ирка бросила на кровать сумку с ноутбуком,
скинула рюкзак и отправилась умываться. После поезда у нее было острое ощущение
собственной нестерильности.
– Осторожно! Вода горячая! –
запоздало крикнул ей вслед Багров.
– Я не морж, чтобы умываться холо… аааа!
аааа!
– Я предупреждал! – укоризненно
произнес Матвей.
– Ты предупреждал «горячая», а надо было
предупреждать: «чокнутый кипяток»!!! – завопила Ирка. – Улавливаешь
семантическую разницу?
Багров засмеялся.
– Чего ты смеешься? – взвилась Ирка.
– Ты даже когда злишься – употребляешь
заумные слова. Надо будет как-нибудь уронить тебе на ногу молоток и послушать,
что ты скажешь.
Ирка от неожиданности перестала злиться и
наморщила лоб. Вопрос был интересный.
– Наверное, попытаюсь проследить
трансформацию образа молотка в мировой литературе, взяв в качестве первообраза
молот какого-нибудь Тора. Потом, всесторонне выяснив все пласты, вычленю некие
общие черты, характеризующие все молотки и молоты, а именно жесткость,
грубость, и перейду к рассуждению о том, что конкретно хотело сказать мне в
твоем лице коллективное бессознательное, когда позволило молотку вторгнуться в
границы моего физического «Я»!
Ирка с торжеством уставилась на Багрова и
собралась развивать тему дальше, но неожиданно короткая сильная боль навылет
просверлила ей виски. Ирке почудилось, что она ослепла. Перед глазами заплясали
белые огненные пятна, какие бывают от направленной в лицо лампы.
Она упала на колени, едва не ударившись носом
о ванну, но тотчас вскочила. Мгновением позже до слуха Ирки долетел
подозрительно знакомый вопль. Оттолкнув Багрова, она кинулась к окну и увидела,
как двое приземистых мужчин под локти несут куда-то Антигона, а он бьет ногами
и верещит. Успела Ирка увидеть и грязно-желтую машину, за задним стеклом
которой угадывался бледный овал чьего-то лица.
Ирка призвала копье и уже занесла руку для
броска, но, раздумав, повернулась и метнулась вниз по лестнице. Можно было,
конечно, телепортировать, но экстренные телепортации редко бывают удачными.
Загрохотали ступени. Матвей, поначалу отставший, нагнал ее уже внизу.
Когда Ирка и Багров выбежали на улицу, ни
мужчин, ни схваченного ими кикимора уже не было. Там, где недавно стоял
автомобиль, на асфальте остался синеватый след шин. Как видно, водитель
сорвался с места резко, с пробуксовкой.
Ирка сгоряча пробежала метров сто, после чего
вернулась к ожидавшему ее Матвею. Тому с самого начала ясно было, что догнать
легковую машину бегом – иллюзия.
– Не успели! – воскликнула Ирка.
– Почему ты не бросила копье? Убила бы
хоть одного, а я допросил бы труп!.. Не успели бы они затолкать его в
багажник! – сказал Багров, своим повышенным гуманизмом подтверждая, что
его учитель-волхв занимался далеко не одним только сбором лекарственных трав.