Она была смущена. Шла, стараясь лишний раз не оглядываться,
а выросшая свора за спиной грызлась, атаковала встречных псин и облаивала
автомобили. Она уже ощущала свою силу. Это были уже не просто несколько
отдельных собак, а стая, с которой невозможно не считаться. Собаки это
прекрасно осознавали и нагло пользовались открывшимися возможностями.
Антигон выбрался из рюкзака и, наложив морок невидимости,
чтобы не смущать прохожих, вскарабкался Ирке на плечи.
– Прекрасный вид! Высокогорный воздух!.. Ай! Могу я
попросить придержать меня за ноги, мерзкая хозяйка?
– С какой стати?
– Если я буду падать – я вцеплюсь вам в волосы! –
предупредил кикимор.
Ирка вняла его словам и взяла кикимора за ноги.
– Чего ко мне пристали эти собаки? – спросила она
у Антигона.
– Вы волчица, хозяйка! Белая волчица! Обычно волки
раздражают собак, но тут случай особый! Вы и волчица, и одновременно человек.
Короче, повелительница! – сказал кикимор.
Голос у него стал почтительным. Так всегда бывало в случаях,
когда разговор касался возможностей валькирии. Тут Антигон мгновенно отбрасывал
всю свою дурь и становился преданным и занудливым, как старый слуга, который
ощущает социальный статус хозяина острее, чем сам хозяин.
– Я о вас пектюсь? Пектюсь! Вот и нечего выступать,
когда о вас пектятся! – произносил он с необычайной важностью.
Ирка начала уже привыкать, что у нее куча собак, когда ее
стая без объявления войны внезапно атаковала мелкого белого пуделя, который в
крайнем ужасе сразу завалился на спину, демонстрируя полную и бесповоротную
покорность. Хозяйка пуделя вопила, но почему-то не на собак, а на Ирку, будто
она специально, исключительно для нападения на ее пуделя, собирала псов по
всему городу.
Ирке пришлось ускорить шаг и свернуть во дворы. Она была уже
недалеко от дома Бабани. Наживать здесь врагов не имело смысла.
– Ты никогда не обращал внимания, что дети на улице в
большинстве случаев замечают только детей, а собаки – собак? – спросила
она у Антигона.
Кикимор важно подумал и высказался в смысле, что не обращает
внимания на всякую ерунду. Он-де верный раб, только о госпоже и беспокоится и
вообще при исполнении. Мог бы иногда хоть пинка получить от хозяйской щедрости,
да разве дождешься? Вместо пыток тебя же еще и на плечах катают! Просто
тьфу-ты-ну-ты, кобылица инфантильная, а не хозяйка! Не сегодня-завтра позволит
прыгать у себя на голове и улюлюкать!
Это был уже перебор. Возмущенная такой наглостью, Ирка чуть
присела, резко выпрямилась, отпустила ноги кикимора, и Антигон ласточкой улетел
в кустарник. Ирка понадеялась, что, треснувшись о землю, он испытал глубокое
нравственное удовлетворение.
Пять минут спустя валькирия-одиночка была уже у Бабани.
Обычно она заходила к ней регулярно, раза два в неделю, и проверяла, устойчив
ли морок и все ли хорошо у самой Бабани. Выбрасывала испортившуюся еду, мыла
тарелки (чаще посудомойкой или, скорее, «посудомоем» становился Антигон),
стирала пыль с монитора, меняла лежащую на кровати книгу, проверяла заклинание.
При этом Ирка ловила себя на том, что старается появляться дома именно тогда,
когда шанс застать там Бабаню минимален.
«Свинья я. Натуральная, свинская свинья с хрюндельским
пятачком», – думала она и клялась себе, что в следующий раз обязательно
придет, чтобы застать бабушку дома.
Ей тяжело было встречаться с Бабаней, как вообще тяжело
встречаться с теми, перед кем мы виноваты. Бабаня всегда была ласкова с ней и
предупредительна, всегда весела, много шутила, однако Ирка ощущала, что это
юмор сапера на минном поле. Смеется-то он смеется, да только вот что-то не
верю, как говорил режиссер Станиславский, верный друг и товарищ
Немировича-Данченко.
С каждым годом Бабаня понемногу сдавала. Сетка морщин под
глазами, прежде едва заметная, теперь была вполне очевидна. Да и походка
изменилась. Правда, порывистость осталась, но и она была уже не та. Если раньше
порывистость шла от тела, то теперь от ума. Бывало, Бабаня начнет что-то
делать, например, убирать – и вдруг замрет, как кошка, услышавшая непонятный
звук, и долго стоит в странной задумчивости, пустыми глазами уставившись в
стену.
«Эх, если бы можно было ей рассказать!» – думала Ирка. Да
только что тут расскажешь и, главное, как? «Бабушка, я уже не калека. Я
валькирия, я на службе у света. Правда, меня теперь, понимаешь, могут убить и я
сама иногда убиваю – нет, какой пистолет, копье! – зато с ногами все в
порядке. С тобой я больше жить не могу, и ты, пожалуйста, ко мне не приходи, а
то у меня слуга-мазохист, и живу я в лесу, и вообще у меня некромаги порой
гостят».
Не правда ли, полный бред? И этот бред, в случае если Бабаня
в него хоть немного поверит, будет стоить ей жизни. Ирка все никак не могла
простить себе, что в прошлую их встречу назвала Мефодию свое имя. Только имя,
которое он, к счастью, не связал с той, кто его носит.
«Ирка… ну что Ирка? Мало ли на свете Ирок? Разумеется, он не
смог узнать в той Ирке-с-коляски валькирию. И хорошо, что не смог, а то мраку
срочно пришлось бы выпекать себе нового наследника».
Ирка разгреблась в комнате и отправилась на кухню. Стол был
завален журналами мод и выкройками. Ирка прошлась по кухне, зачем-то закрыла и
открыла кран и потянула дверцу холодильника. В холодильнике был обычный
задумчивый беспорядок. В литровых банках и бесконечных маленьких кастрюльках
томились остатки позавчерашнего супа, вчерашней лапши, куски воскресной курицы,
субботнего рагу, и так до бесконечности. В открытой банке с вареньем уже
появилась белая, очень уютная плесень. Сложно сказать, зачем Бабаня все это
накапливала. То ли готовилась к войне, то ли у нее рука не поднималась все это
вылить. Хотя возможна и третья версия: Бабаня слишком редко бывала дома, чтобы
всерьез заняться обустройством быта.
Увидев банку с вареньем, Антигон заволновался. Его
грушевидный нос прогнулся, как резиновая игрушка, заиграл. Розоватые тени
мешались с лиловыми.
Ирка прищурилась.
– Только попробуй! – предупредила она.
Антигон затравленно уставился на нее. Его страдающий взгляд
говорил, что именно об этом – попробовать – он и мечтает.
– Сорвешься – предупреждаю: целую неделю ни одного
пинка! Буду называть тебя «умницей» и «рыбкой». И еще «симпатичной
лапочкой»! – предупредила Ирка.
«Симпатичная лапочка» прозвучало грозно, как щелчок бича.
Антигон передернулся от омерзения и с силой захлопнул дверцу холодильника.
– Потопали отсюда, мерзкая хозяйка! И побыстрее! –
сказал он.
– Правильно, – одобрила Ирка. – Мало-помалу
ты приближаешься к идеалу образцового гостя.