— Не печалься, друг, — пропел мягкий женский голос (был ли он на самом деле женским?), — не печалься. Человек всегда одинок. Человек одинок до тех пор, пока он жаждет оставаться человеком. Вскоре ты поймёшь это. Твоя книга давно написана. Скоро ты прочтёшь свои строки.
— Прочту мою книгу?
— Ты познаешь, что, только воссоединившись с Творцом, только вернувшись в свой Дом, ты обретёшь подлинное счастье. А до тех пор пользуйся отпущенными тебе благами человеческой жизни.
* * *
Утро дымилось кострами. Над землёй стелился туман. Сколько Артур помнил, всякий раз после Священной Ночи Духов окрестности были наполнены густым туманом. Казалось, отступившая ночь оставила после себя мутное дыхание, продолжавшее околдовывать землю и людей. Очертания крепостной стены едва угадывались. В молочной мути воздуха слышались сонливые звуки: квохтанье кур, блеянье овец, тявканье собак, всхрапывание лошадей, негромкие разговоры людей.
Артур вышел на крыльцо и глубоко вздохнул.
Из белёсого пространства к нему шагнул Мерддин. В тумане он, одетый в длинный пурпурный плащ с капюшоном, выглядел особенно таинственно.
— Приветствую тебя, — улыбнулся Артур.
Мерддин молча кивнул. Когда он приблизился, Артур увидел, что старец чем-то серьёзно озабочен.
— Что-нибудь случилось?
— Пропал наш священный котёл.
— Что? — не понял Артур.
— Пропал мой котёл, в котором я варил дурман-траву.
— Как пропал? Как это возможно?!
— Его забрал Мордред.
— Ты видел?
— Нет. Но я знаю это. Я заглянул в дыру времени. Мне удалось прочитать следы тех, кто похитил котёл.
— Мордред! Будь он проклят! — воскликнул Артур и ударил кулаком о дверной косяк. — Но как ему удалось проникнуть сюда и не обратить на себя внимание?
— Все были опьянены травой, вдобавок многие носили маски, — пояснил Мерддин. — Мордред и его пособники накинули на себя плащи друидов.
— Где они раздобыли их? — оторопел Артур.
— Я только что побывал в Доме Духов, — ответил Мерддин, — и обнаружил там пять убитых друидов.
— Что?! — На несколько мгновений Артура парализовало. Он прижал руку к груди и, преодолевая боль, заполнившую сердце, произнёс: — Надо созвать людей.
— Не сейчас.
— Нужно немедленно снарядить погоню!
— Не сейчас, Артур. После Священной Ночи никто не имеет права браться за оружие. Нужно переждать семь дней.
— Семь дней! — жарко выдохнул Артур. — Но семь дней — это целая вечность!
Он сбежал по ступеням и остановился, не зная, что ему делать. Пальцы сжались в кулаки, руки вознеслись к небу, голова запрокинулась.
— О боги! Не в добрый час я возложил на себя венец вледига… Как мне быть? Что делать?
— Наберись терпения, Артур, — подошёл к нему Мерддин.
— Я не умею ждать…
— Умение терпеть и ждать — одно из важнейших качеств правителя. Испытание терпением — тяжелейшее из всех.
— И всё же я немедленно созову вождей.
— Созови, но в поход всё равно нельзя отправляться. Погляди на туман. Ничего не видно в трёх шагах.
— Ты прав… Но сколько же ждать?
— Семь дней, ибо столько продержится туман…
Артур тряхнул головой, решительно вернулся в дом и сорвал со стены сигнальный рог, сделанный из сильно изогнутой медной трубы с надетым на неё кожаным раструбом в виде головы ревущего вепря. Человек-Медведь набросил медную спираль трубы на плечо, вышел на крыльцо и набрал побольше воздуха в грудь. Пронзительный звук разрезал утренний воздух, созывая воинов.
Вскоре двор наполнился людьми. Все жадно слушали Артура. Новость о краже священного котла произвела на всех удручающее впечатление.
— Найдём Мордреда и уничтожим! — громко произнёс кто-то, когда Человек-Медведь закончил речь. — Артур, мы обещаем тебе, что привезём тебе голову этого мерзавца. Он осмелился не только осквернить нашу землю своим присутствием, но и совершил тягчайшее из преступлений — обагрил клинок кровью священных старцев. Смерть ему!
— Смерть! Смерть! — взревела толпа.
Профессор. Май 1995 года
Профессор Николай Яковлевич Замятин посмотрел на круглые часы, висевшие на стене, и пробормотал что-то себе под нос. Шагая по гулкому коридору, он иногда поглядывал в окно, за которым яркое воскресное солнце сияло на сочной зелёной листве.
— Чудесная погода, — проговорил он сам себе и остановился перед массивной дверью, недавно выкрашенной в белый цвет и всё ещё пахнувшей краской.
Зачем-то обернувшись, он окинул безлюдный коридор долгим взглядом и распахнул дверь.
Леонид Гуревич, тридцатилетний аспирант Замятина, стоял к нему спиной. Услышав скрип двери, Леонид обернулся. Его рука лежала на большом дощатом ящике, водружённом прямо на профессорский стол.
— Добрый день, Николай Яковлевич! — Гуревич лучился радостью.
— Здравствуйте, Леонид Степанович. Признавайтесь, зачем выдернули меня из дома в воскресенье. Что за срочность?
— Николай Яковлевич, смотрите. — Гуревич бережно поднял крышку ящика и обеими руками вытащил из вороха соломы большой металлический предмет, по форме напоминавший высокую кастрюлю.
— Кельтский ритуальный котёл! — победно произнёс Леонид, не отрывая от него горящего взора. — Каково! — прошептал он возбуждённо. — Что скажете, Николай Яковлевич?
Дно котла было не сферическим, а плоским, поэтому он твёрдо стоял на поверхности стола. На его боках были закреплены серебряные пластины с рельефными изображениями людей и оленей.
— Замечательный экземпляр, — улыбнулся профессор и провёл рукой по выпуклым очертаниям человечков. — Великолепно сохранился. Редкий случай. Обычно до нашего времени доходят только пластины, но не сами котелки.
— Какие рисунки! — продолжал восторгаться Гуревич. — Вы только посмотрите, Николай Яковлевич, тут изображён друид, окунающий людей в котёл. Господи, как же мне повезло! Судя по характеру изображения, это не галльский, а бриттский котелок… Я не ошибаюсь? Как вам кажется?
— Валлийский, — уточнил Замятин.
Он с усилием оторвал тяжёлый котёл от стола и, закрыв глаза, прижал его к груди, словно ребёнка, и постоял так несколько минут.
— Николай Яковлевич, опустите же его, тяжесть-то какая!
— Ничего, — пробормотал Замятин, — ничего. Мне так лучше думается…
Он замолчал и поводил дрожащими пальцами по пластине, на которой был изображён человек, падающий вниз головой в объёмный котёл.
На улице внезапно посмурнело, солнце спряталось за невесть откуда набежавшими густыми тучами. Гуревич даже обернулся к окну, он мог поклясться, что минуту назад небо было безоблачным и сверкало лазурью. Теперь же оно затянулось плотной бурой пеленой. В кабинете сделалось настолько темно, что Леонид протянул руку — включить настольную лампу. И в это мгновение он увидел, как между пальцами Замятина и поверхностью серебряной пластины пробежала яркая искра, сияющей голубоватой нитью скользнув по выпуклому изображению.