Хнык осклабился. Пальчик вновь царапнул воздух.
– Я тебя умоляю, противнюшечка! Обмануть суккуба в вопросах
любви? О любви я знаю больше любого купидона. Да и что они могут понимать в
чувствах, эти толстые диатезные сопляки? Палят из луков в кого попало, и даже
не берут за это эйдосов!.. Если купидоны и превосходят кого-то в вопросах
любви, то лишь комиссионеров! Комиссионеры – дрянь, мелкая сошка! Любовь не их
вид спорта!
– Не очень-то ты комиссионеров любишь. А Тухломона ты
знаешь? – спросила Даф, пытаясь перевести разговор в безопасное русло.
При слове «Тухломон» Хнык передернулся.
– Конкурент противный! Бяка! Грубиян, зануда и вовсе никакая
не нюня моя!.. Эйдосы у меня уводит, амеба бесстыжая!.. Хоть и по другому
ведомству, а все равно змея!
– Сочувствую! Вор у вора дубинку украл! – с насмешкой
сказала Даф, радуясь, что сразу нашла у суккуба уязвимое место.
– Ты меня не жалей, противная нюнька! Ты себя жалей! –
вспыхнул Хнык. – Вернемся к Мефодию. Я понимаю, почему ты не сознаешься, что
привязалась к нему. У человека век недолог. Знаешь, сколько человек живет в
днях? Двадцать—двадцать пять тысяч! Из них только десять тысяч приходится на
молодость! Всего-то! А гонору, а планов! Нос куда задирает! А там время вышло,
и все! Пакуйте чемоданы!
– Какие чемоданы? – не поняла Дафна.
– Спроси лучше: куда! Согласно купленным билетам либо на
товарняк в Тартар, либо на экспресс в Эдем. У тебя же, нюня моя, впереди
гарантированная новенькая вечность. Глупо влюбляться, если изначально у вас
такие разные возможности. Пусть даже он и будущий властелин мрака, но смертен,
увы, как и все рожденное из праха.
– Я об этом не думала, – серьезно сказала Даф.
Суккуб быстро присел и снизу заглянул ей в глаза. На его
макушке Дафна увидела полосу, где темные короткие волосы смыкались с длинными и
светлыми.
– Значит, ты все-таки признаешь, что влюбилась? – спросил
Хнык заговорщицким шепотом. – Ты, вечная, связала себя со смертным? А?
Дафна топнула ногой. Какое этому омерзительному существу
дело, испытывает она какие-то чувства или нет? Что за радость лезть в чужую
жизнь вместо того, чтобы жить своей?
«Стоп! Спокойствие! – сказала она себе. – А что, если этого
типа подослал Лигул? А кто еще? Если он не отчитывается Арею, то Лигулу! Что,
если он вынюхивает, не потому ли я здесь, что опекаю Мефодия и хочу, чтобы его
дар не достался мраку? В конце концов, Лигулу неизвестно, что я набросила
шнурок с крыльями на шею Мефодию в лабиринте и связала себя с ним на всю
жизнь».
– Я вечная, только пока кто-нибудь не срежет вот это. Уж не
ты ли? – сказала Даф, вызывающе качнув бронзовыми крыльями на шнурке.
Хнык стыдливо зарумянился.
– Фу, противная какая бяка! Клянусь моей милой единственной
мамой, я об этом даже не думал! – поспешно сказал он.
– У тебя нет мамы. Клянешься ли ты своей сущностью, истинным
именем, черной луной и патентом на возвращение из Тартара? Пожалуй, такая
клятва меня устроит! – ласково уточнила Даф. Десять тысяч лет на школьной
скамье – срок достаточный, чтобы постигнуть азы науки стражей.
Суккуб тревожно икнул. Желания клясться истинным именем и
сущностью в его лукавых глазках не отразилось. И уж патентом на возврат из
Тартара он точно рисковать не собирался.
– Ладно, замяли, нюня моя!.. А теперь призовая игра! Сейчас
мы сделаем генеральную репетицию твоему великому чувству! – перебил суккуб,
вдохновенно шевеля пальчиками и неуловимо начиная походить на кого-то. Слово
«чувство» он произнес так: «чюйство!», и в этом произношении оно обрело новое,
какое-то липко-пошловатое содержание.
Пока Даф пыталась понять, о чем идет речь, Хнык что-то
деловито забормотал. Это было чисто внутреннее, техническое бормотание. Суккуб
настраивался, сублимировался, вживался в образ.
– Вот я весь такой. Ну такой вот весь я! Тэк: система горбуна
Лигула, Немировича и прочих Данченок! Уши – есть, нос есть. Под глазками
положим небольшую тень от недосыпа, здесь бросим пару родинок. Что у нас еще?
Волосы? Ах как хороши – просто подражать приятно! Сколотый зуб: чего ж он так
запустил себя? Есть же, извиняюсь, косметическая стоматология, – бубнил он
вполголоса. – И вообще будущий повелитель мрака! Захоти он – у него выросло бы
сто зубов!
– Сто зубов не надо. Депресняк не выдержит конкуренции, –
отказалась Даф.
Ей сделалось вдруг неуютно. Прямо перед ней стоял Мефодий.
Она знала, конечно, что это всего лишь суккуб, но сердце все равно предательски
замирало в груди, после каждого третьего удара делая странную паузу. Если она,
Дафна, страж света, так себя ведет, что же говорить о бедных влюбленных лопухоидах!
Неудивительно, что они несут свои эйдосы проклятому суккубу за одно лишь право
временного обладания призраком! Даже Депресняк и тот пришел в замешательство и
перестал шипеть. К Буслаеву, как известно, он относился неплохо, что всегда
раздражало Дафну.
Суккуб завершил превращение и в новом обличье, красуясь,
обошел вокруг Даф.
– О, солнце мое, я люблю тебя! Дай мне поносить свои
крылышки! – сказал он голосом, возможно, чуть более глухим, чем это сделал бы
реальный Мефодий.
Ощутив, что заврался, суккуб проницательно взглянул на Даф и
поправил голос.
– Так как насчет, извиняюсь, крылышек? Поносить дашь? А я
тебя за это, возможно, поцелую. А, возможно, и не поцелую! Такой вот я
переменчивый!
Даф рассвирепела. Очарование исчезло. К тому же она все еще
продолжала использовать истинное зрение, и сквозь образ Мефодия нет-нет да
проступал гнусный облик Хныка.
– Перестань лезть в чужие дела! Еще один вяк в этом духе, и
я… – пригрозила она.
Суккуб захихикал (или, точнее, «захюхюкал»), довольный, что
вывел ее из себя. Всерьез получить крылья Даф он в данный момент не надеялся, а
лишь глумился, следуя давней привычке.
– Ну-ка, ну-ка! Что же ты, противнюшечка, со мной сделаешь?
Натравишь котика? Прогонишь звуками флейты? – с издевкой спросил он.
В отличие от комиссионеров суккубы не слишком боялись
маголодий. Нет, они, разумеется, исчезали, когда их изгоняли, но уже через пару
минут возвращались вновь как ни в чем не бывало.
Даф задумчиво куснула заусенец на большом пальце.
– Зачем же сразу флейтой? Есть и другие способы, – сказала
она и, отступив назад, что-то зашептала.
– Шепчи-шепчи! На меня заклинания не действуют! – со смехом
сказал Хнык.