Луч исчез, рассеялся, безболезненно скользнув ему в грудь и
слившись с эйдосом. Лишь голова закружилась. Мир насытился новыми красками,
засиял, заблагоухал, расширился, разросся – и Меф на краткий миг ощутил восторг
двухмерного бумажного человека, который стал вдруг трехмерным и познал лепоту
объемного мира. Но это длилось совсем недолго.
Он недоверчиво ощупал свою грудь. Ничего, никаких следов.
Даже ребра, пострадавшие при первых двух неудачных попытках, уже не ныли.
Депресняк, внимательно смотревший на Мефодия, отвел взгляд своих красных глаз и
стал равнодушно вылизывать лапу. Должно быть, по мнению кота, представление уже
окончилось.
– Результативно. Ты справился. Как ты это сделал? –
поинтересовался Арей.
– Не знаю, – ответил Мефодий.
Это было ложью. На самом деле он знал. Вместо того чтобы
встретить луч отторгающей силой ненависти, он размягчился, открылся душой и
впустил свет в себя, не ставя ему преград, не пытаясь сломать его или отразить.
И свет, почувствовав в нем своего, стал его частью.
Арей, пристально глядевший на Мефодия, заметно помрачнел. Он
тоже, видно, понял, в чем причина.
– Что ж, как бы там ни было, ты управился неплохо… Но имей в
виду – рано или поздно тебе все равно придется определиться, в каком окопе ты
сидишь. С нами ты или с этими. – Арей кивнул на Даф. – Тот, кто долго пытается
совмещать в себе черное и белое, рано или поздно становится серым. Серых же не
любит никто. Серые вечно лавируют, ибо нельзя угодить всем, а так хочется. У
них нет врагов, но нет и друзей. Они не знают ни смеха, ни слез. Им чужды как
бури, так и мирная благость. Это черви, копошащиеся в бытии и превращающие его
в гумус…
– Это все эйдос и его свободный выбор… Теперь я понимаю,
почему Лигул так хотел до него добраться. Нет эйдоса – нет выбора, – с завистью
шепнула Дафне Улита.
* * *
Арей посмотрел на часы. Часы у барона мрака были особенные –
хрустальный шар на бронзовой, с прозеленью цепочке. Внутри шара, в непонятной
жидкости, медленно вращались два змея, бесконечно пожиравшие друг друга. Змеи были
живые. Заглядывая вечером или ночью в кабинет, Мефодий видел их круглые черные
глаза, и ему становилось жутко. Он ощущал, как, пульсируя, в него капля за
каплей просачивается абсолютное зло, с которым он не в состоянии справиться,
пока смотрит на змей.
– А теперь финальное мероприятие фестиваля! Присядем на
дорожку, слуги мрака! Мы отправляемся за хлебом и зрелищами! – сказал Арей.
– Это куда же? Неужто на гладиаторские бои? – наивно
спросила Даф.
– Хуже. В театр. Там наверняка будут и златокрылые, так что,
светлая крошка, сама выбирай: с кем ты. Более чем вероятна стычка, – усмехаясь,
сказал барон мрака.
Даф вздохнула, вспомнив, что должна опекать Мефодия. Мысль,
что ей придется сражаться со своими и, следовательно, еще глубже запутаться в
липких сетях мрака, совсем ее не радовала.
– С вами… А откуда вы знаете, что златокрылые будут в
театре?
Арей оценивающе посмотрел на нее. Казалось, он взвешивает,
стоит ли говорить.
– Шкатулка № 2, – сказал он. – Комиссионеры наконец
раскусили ее секрет. На шкатулку наложено заклинание мгновенных перемещений. В
Москве есть два-три места, где она появляется, следуя причудливому графику,
который настолько лишен логики, что лишь логикой и можно его просчитать… В
общем, по нашим данным, сегодня вечером шкатулка материализуется в гримерке
театра «Муза».
– Златокрылым тоже известно, где это произойдет? – уточнил
Мефодий.
Арей удрученно толкнул ногой кресло.
– Думаю, да. Пару часов назад комиссионер Ксандр, сообщивший
мне об этом, был перехвачен мобильной парой златокрылых на полпути к Тартару.
Бедняга так спешил оповестить Лигула, что утратил бдительность. Учитывая
похвальное мужество комиссионеров в целом и мужество отдельно взятого комиссионера
Ксандра, я уверен, что златокрылые теперь знают все. Начиная от того, живых
щенят какой породы Лигул ест на завтрак, до алфавитной книги стражей мрака от
Аахрона до Яюэсуфа включительно. Так что сегодня нас ждет жаркая и интересная
битва.
– Может, оповестить Лигула, раз он не знает? Пусть приведет
побольше стражей, – осмелилась было предложить Улита.
Арей посмотрел на нее с нескрываемым раздражением.
– Кого оповестить? Прости, я не расслышал, – произнес он.
– Все-все молчу, шеф!.. Считайте, что я уже откусила себе
язык и прожевала его вместо ужина, – спохватилась ведьма.
– Приятного аппетита! И чтоб я больше про Лигула ничего не
слышал.
Арей открыл футляр и быстро, деловито оглядел клинок. Потом
извлек его и сделал несколько круговых движений кистью – вначале медленно,
затем быстрее. Его клинок был всюду. Мефодий видел только сталь. Ощутив, что
сейчас будет, ибо Арей много времени уделял тренировке его интуиции, он
стремительно присел. И в самое время. Барон мрака быстро повернулся, а в
следующий миг клинок рассек воздух там, где только что была шея Мефодия.
Арей спокойно перехватил меч за лезвие и спрятал его под
плащ.
– Недурственно, Меф… Но в следующий раз, уклонившись, не
оставайся на месте, а немедленно атакуй сам. Или ты считаешь, что,
промахнувшись один раз, твой противник от огорчения сразу посыпает голову
пеплом и уходит в магвостырь? Более вероятно, что он станет наносить тебе все
новые и новые удары до тех пор, пока его мечу вообще будет что крошить… И не
факт, что каждый раз ты успеешь отскочить, совсем не факт.
– Хорошо, буду атаковать. А свой меч мне сегодня брать?..
Ну, в театр? – спросил Мефодий.
Он посмотрел на узкий клинок Древнира, прошедший множество
превращений. На лезвии было много мелких зазубрин и несколько глубоко
въевшихся, как кариес, пятен ржавчины. Конец меча был сколот наискось так же,
как и передний зуб Мефодия.
Буслаев осторожно коснулся рукояти. Хотя он практиковался с
Ареем почти каждый день, меч далеко еще не стал продолжением его руки, и часто,
глядя на него, Мефодий испытывал то же чувство внутренней неуверенности и
авантюрности затеи, которое испытывает человек, собирающийся погладить чужую
овчарку.
Арей провел указательным пальцем по шраму, рассекавшему его
лицо.