– Разве не видно? – неохотно сказала
Дафна. – Не говори никому, что я летала. Лады? Мне вроде как не положено.
Ты же видел, что я их буквально на секунду материализовала? Вряд ли их кто
засек.
– А они твои?
– Ясный перец, мои. Где бы я их стащила?
На птицефабрике? – заверила его Даф.
Мефодий обошел вокруг Дафны. Водолазка сзади
выглядела заурядно. Ничего не оттопыривалось, вырезы отсутствовали. Да и спина
как спина. Никакого намека на крылья.
– Слушай… это, конечно, глупо спрашивать…
но как это там все устроено? – спросил он.
– Ничего себе вопросик, я прямо
смущаюсь!.. Нет, у меня обычная спина, если ты об этом. Не как у Депресняка, у
него-то крылья продолжение лопаток… Когда необходимо, я материализую их, и они
появляются. Помнится, раньше они были совсем маленькие, я даже взлететь не
могла, потом могла лишь планировать, а когда крылья окрепли, стала помаленьку
осваиваться. Но это долгая история! Ты не знаешь, что хочет от нас Арей?
– Не знаю, – сказал Мефодий.
Он уже несколько раз пытался подключить
интуитивное зрение и прозреть ближайшее будущее, но не видел ровным счетом
ничего. Вероятно, Арей умело блокировал его провидческий дар.
Когда Даф и Мефодий подходили к дому № 13
на Большой Дмитровке, навстречу им выскользнула маленькая старушка с
зачехленным длинным предметом в руках.
– Мефодий, лапочка! Сердечко-то, чай,
цвиг-цвиг-цвиг? Ах, роднуля ты моя одино-о-окая! – пропела она, потрепав
Мефодия по щеке. – А это кто там с тобой? О, уж не Дафна ли!.. Здорово!
Где твой кот-обормот? О, рожа хитрая, коварство имя тебе! Смылся от бабуси к
двум… ик… коварным гусям!
– Я вас не знаю! Кто вы та… – начала
было Дафна, но Мефодий предупреждающе дернул ее за рукав.
– Не дерзи, голуба моя! –
нахмурилась Аида Плаховна. – Не в твои-то годы сметь так стремительно
хаметь! О, какая я! Талантище из меня так и брыжжет, так и прет! От если б не
работа проклятая, я бы, можить, стихи б писала в газету б!.. Я… да хоть куда
еще… Хоть замуж, хоть невтерпеж, что уж, что не уж, что в балдеж!..
Аида Плаховна захихикала. Мефодий заметил, что
старуха не совсем трезва.
– Ну все, полетела я на крыльях любви и
работы! А вы, лапочки мои, не плошайте! Разнесите там все лабиринты, чтоб знали
нашего брата варяга! Чтоб неповадно было на Срединных, стало быть, землях хрень
всякую строить! – заявила Мамзелькина.
Она стала было исчезать, но, вспомнив о
чем-то, поманила к себе Мефодия.
– Карандашиком, родной мой,
карандашиком!.. Мне что – сказали один, будет им один. Хучь не хучь – исполняй!
А я взяла да карандашиком! Не перышком, а карандашиком! Хорошему человеку не
помочь… гадихой буду!.. Век трупа не видать!
– Чего? – не понял Мефодий.
– Пока, голубь мой! Береги себя,
сизокрылый! – загадочно крикнула Мамзелькина и отчалила, на прощанье чуть
сильнее, чем нужно, звякнув косой. Откуда-то сверху на мостовую свалилась
мертвая ворона.
– Это ведь была смерть? –
поинтересовалась Даф.
– Вроде того. Только она не любит, когда
ее так называют. Она Мамзелькина, «старшой менагер некроотдела». Ты поняла, о
чем она? При чем тут карандаш? – обеспокоенно спросил Мефодий.
* * *
Арей был у себя в кабинете. Он, как уже
заметил Мефодий, всегда был в кабинете и вылезал из него крайне неохотно, как
моллюск из раковины. В приемной же сидела Улита. Только не за столом, а на
диване, одетая в черное с блестками, очень открытое платье, в котором ночью
была на дискотеке. Закинув одну очень полную белую ногу на другую, Улита писала
на ней помадой:
«Ненавижукислыелицаненавижукислыелицаненавижутухлыерожи…»
Она была сильно не в духе. Мефодий, недавно
говоривший с ней по телефону, даже удивился. Настроение у Улиты менялось, как
погода на Урале, – мгновенно.
– Сгиньте! У меня депрессия! –
сказала Улита вместо приветствия.
– С чего бы это?
– Я рассталась с Али… Нет, с Омаром… Или
это был Юсуф? Вечно я их путаю!
– А как это случилось?
– Дурацкая история! Я два раза
потанцевала с Абдуллой. Смазливенький такой лопухоид, молоденький. Хвастался не
переставая! То ли его дядя контролирует рынок, то ли он сам контролирует дядю –
чего-то там путаное. Мой Али стал ревновать. Началась драка. Мне оторвали
каблук, классный каблук, немагический, а я осерчала и разнесла им весь бар…
Досталось и Али, и Абдулле, и дяде тоже досталось. Потом мы смылись, и уже на
улице Али заявил, что якобы я не отвечаю его представлениям об идеальной
девушке! Вот сволочь, а? Это я-то не идеальная!
– Улита! Даф с Мефодием пришли? Я же
просил сразу ко мне! – донесся из кабинета властный голос.
– Сразу-у? А кому я тогда
пожалуюсь? – возмутилась секретарша.
Оставив Улиту страдать дальше, они отправились
на зов. Потянув дверную ручку, Мефодий замер на пороге. Арей был в простом,
промятом в нескольких местах солдатском нагруднике, по виду римском, но
кованном явно не в Риме. Шлем лежал на столе вместе с клинком.
– Надеюсь, вы не имеете ничего против
Срединных земель? Мы оправляемся туда после полудня. К вечеру мы будем у Храма
Вечного Ристалища. Я тоже иду с вами. Правда, проводить смогу только до
определенной черты. Дальше дорога пролегает уже только для вас, – сказал
Арей вместо приветствия.
– Когда после полудня? Вот скоро
уже? – удивился Мефодий. Он не испытывал ни страха, ни радости… Хотя
что-то он все же ощутил. Что-то быстрое и неуловимое. Нечто такое, что
мелькнуло и сразу погасло.
– Да.
– Но вы же говорили, что это будет в день
моего тринадцатилетия?
Арей неопределенно кивнул на небо:
– Верхняя шарашка поменяла планы. Все
произойдет в ближайшие сутки. В результате, если доживешь, свое тринадцатилетие
ты встретишь в приятной дружеской обстановке.
– Ага! – добавила Улита, которая,
как оказалось, перестала уже страдать и подслушивала. – Комиссионеры будут
петь: «К нам приехал наш любимый, Меф Буслаев дорогой!» А суккубы – те вообще
надуются шампанского и будут прыгать к нему на колени и лезть целоваться,
превращаясь… да хоть бы и в Даф!
Даф скрестила руки на груди.
– Не смешно! – сказала она.
Улита пожала плечами: