Мефодий Буслаев. Маг полуночи - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Емец cтр.№ 44

– Я не умею глубоким! – сказал Мефодий.

– Старайся! – сухо произнес Арей.

– Внимательнее смотри… Не моргай! Подожди, пока не выступят слезы. Вот так! А теперь моргни! – подсказывая, зашептала Улита.

Мефодий моргнул. Внезапно буквы дрогнули, расплылись и…

– «Новых сообщений нет», – прочитал он.

– Вот именно! – сказал Арей. – Пока нет, потому что мне нечего тебе сообщить! Пока нечего. Но сообщения будут – это я тебе обещаю.

Мефодий толкнул дверь. Ранний московский вечер принял его в свои сырые объятия, пахнущие непросушенным железнодорожным бельем. Ветер насвистывал в провода какой-то легкомысленный мотивчик.

Лавируя между прохожими, Мефодий добрался до гимназии.

– Мне к Глумовичу! – сказал он высокому охраннику, прохаживающемуся у въездных ворот.

– Он тебя ждет? – спросил охранник.

Длинноволосый паренек с отколотым передним зубом мало походил на человека, которому назначил прием всемогущий директор самой дорогой в Москве частной школы.

От Улиты Мефодий уже знал, что Глумович никакой не комиссионер, а просто один из лопухоидов, передавший свой эйдос мраку в обмен на выполнение каких-то особых желаний. По договору его эйдос должен был оказаться в дархе у горбуна Лигула еще до конца этого года. Теперь Глумович хитрил и изворачивался, чтобы отсрочить этот момент еще хотя бы лет на десять. Разумеется, за Мефодия он ухватился обеими руками.

Не вполне доверяя заявлению мальчишки, что директор его ждет, охранник сам провел Мефодия до кабинета. За дверью со стеклянными вставками белело чье-то лицо. Это был Глумович, который взволнованно ходил от стола к двери и обратно. Выполняя обязанность автора описывать всех новых героев, скажу, что Глумович был высокий, тощий и вкрадчивый. Похожий на больного лиса.

Заметив Мефодия, Глумович кинулся к нему, но спохватился и перешел на шаг.

– Вы свободны! – сказал он охраннику.

Охранник слегка удивился, однако ушел.

Мефодий догадывался, что Глумович испытывает к нему самые противоречивые чувства. С одной стороны, он был грозный директор самой пафосной в России гимназии, а Мефодий всего лишь новый ученик, не приносивший школе ни копейки. С другой – он был всего лишь Глумович, лопухоид, продавший свой эйдос, а перед ним стоял Мефодий Буслаев – мальчишка, на которого с надеждой смотрел сам мрак.

– Здравствуй… и-и… дружок! Вот твой чемодан. Его привез водитель. Я надеялся увидеть тебя еще днем. Ты задержался на… и-ии… там, где я думаю? – приветствовал он Мефодия, то и дело перескакивая с подобострастного бормотания на небрежную речь крупного руководителя.

– Да, – сказал Мефодий, созерцая ауру Глумовича. Она была рыхлая и вся в черных пятнах. Лакомиться такой энергией Мефодию не хотелось.

Немного подумав, Глумович великодушно протянул Мефодию узкую влажную ладошку.

– В другой раз… и-и… дружок, попытайся приходить пораньше и не пропускать уроки. У нас в школе строгая дисциплина и обязательное посещение. Ночевать ты должен в своей комнате. Кроме того, в нашей гимназии существуют правила, которые обязаны выполнять все ученики. Всех правил девятьсот двенадцать. Уверен, со временем ты их выучишь. Кроме того, внутри школы ты обязан будешь носить майку с эмблемой гимназии и номером своего класса. Договорились? – с благодушной интонацией сказал он.

Речь Глумовича звучала гладко, как у экскурсовода. Должно быть, он повторял это каждому новому ученику.

– Маечки с номерами? Типа, как зэки будем? А окно в комнате открывается? Вдруг мне вздумается смотаться на Лысую Гору? – лениво спросил Мефодий. Про Лысую Гору он слышал от Улиты мельком, но заключил, что в данном случае это будет не лишняя деталь. И действительно, Глумович прикусил язык.

Мефодий усмехнулся. После толп комиссионеров и бойкой Аиды Мамзелькиной с ее орудием некропроизводства Глумович показался ему мелкой сошкой. Не старше бубновой семерки в карточной колоде жизни.

– Пошли, я покажу тебе твою комнату, – продолжал Глумович. – Ты будешь жить не один. Отдельное проживание учеников противоречит правилам нашей гимназии. Пункт восемьдесят третий наших правил. Твоим соседом будет Вова Скунсо. Запомни: Скунсу. Ударение на последний слог.

– Он итальянец? – спросил Мефодий.

– Нет. Национальных различий для нас не существует. У нас даже слово «русский» нельзя произносить под угрозой исключения. Только «россиянин». Пункт третий школьных правил… Мальчик он очень хороший, очень знающий. Ты получишь огромное удовольствие от общения с ним, – заверил его Глумович.

– В самом деле? Тогда мне не терпится увидеть этого Вову Скэнсо! – нагло заявил Мефодий.

Верный нюх подсказывал ему, что из этой гимназии его точно не вышибут, даже если он ухитрится нарушить все девятьсот двенадцать правил. Во всяком случае, пока у директора будут на его счет какие-то иллюзии.

Глумович посмотрел на Мефодия с тревогой. Потом повернулся и пошел вперед, показывая дорогу. Они поднялись на второй этаж. Лестница была красивая, окна полукруглые, а вот перила Мефодию не понравились. Они заканчивались деревянными фигурами. Вздумаешь скатиться – и финал ясен. В лучшем случае дюжина заноз. В худшем – тоже дюжина, но уже переломов.

Умеренно мягкие ковровые дорожки скрадывали шаги. Коридоры были умеренно широкими. Потолки умеренно высокими. Вообще «умеренность» была центральным понятием, вокруг которого вращалась жизнь гимназии «Кладезь премудрости». На стенах висели многочисленные фотографии учеников прошлых выпусков. На карточке под фотографией обязательно указывалось полное имя счастливчика и тот ответственный пост, который ученику удалось занять.

– Мы выпускаем во взрослую жизнь хорошо подготовленными. Все наши ученики достигают значительных высот! Вот, взгляни: Максим Карябин. Начальник отдела кредитных карт Госбанка. А вот Борис Вилкин – наша гордость! Прошлогодний лауреат Нобелевской премии за вклад в развитие косметики и маскирующего грима, – сообщил Глумович.

– Он что, действительно был такой прыщавый? – спросил Мефодий, пораженно разглядывая фотографию.

– Тьфу! Ты что, во всем видишь негативные стороны? – не выдержал Глумович.

– Это я у Эдьки научился. Он говорит: или ты будь недоволен жизнью, или она будет недовольна тобой… Но я лично думаю, что ехидство – это у меня осложнение на мозги после диатеза, – заявил Мефодий.