Цена посвящения - читать онлайн книгу. Автор: Олег Маркеев cтр.№ 72

Решетников с трудом вытащил тело из кресла, вразвалочку стал прохаживаться по диагонали кабинета. Салин решил, что топтаться вдвоем будет неудобно и даже комично, и остался сидеть. Хотя нервная щекотка жгла икры. Хлынувшие в кровь стрессины требовали, чтобы их сожгли в движении.

Один Владислав остался демонстративно бесстрастным, даже позы не изменил.

«Счастье исполнителя, — подумал Салин. — Прокукарекал, а рассветет или нет — его не касается. Хотя, как посмотреть… Сгорим, его первого бросят в жесткую разработку. Ближайший помощник, информирован до предела. Вот и будут рвать информацию вместе с зубами».

Владислав как раз улыбнулся, продемонстрировал ряд идеальных зубов.

— Чем еще порадуешь? — спрятав неудовольствие, спросил Салин.

— Загрядский сейчас в пределах досягаемости.

Решетников остановился и круто развернулся на каблуках.

— Вынырнул, вражина? Он же лег на грунт, как только запустил «Артель».

— Как выясняется, не по своей воле. — Владислав переложил в папке листок. — Загрядский включил себя в число физических лиц, на которых открывались счета. И на этом погорел. На его счету в «Голден Сан Бэнк оф Гонконг» обнаружилось десять миллиардов долларов. Об их происхождении Загрядский информации, само собой, предоставить не смог. Или не захотел. По формальному признаку на него возбудили дело по неуплате налогов. Меру пресечения избрали не связанную с заключением под стражу. Но с девяносто пятого он фактически находился под домашним арестом.

— Кто сторожил? — спросил Решетников.

— Формально — силовая структура Генпрокуратуры. Фактически — Служба безопасности президента.

— Наш пострел везде успел, — хмыкнул Решетников.

Салин ответил ему понимающим взглядом.

— Три месяца назад ему было предъявлено обвинение в неуплате налогов и незаконном предпринимательстве. Суд дал восемь лет. Формально отбывает срок в ИТУ в Башкирии. Реально — расконвоирован, проживает на поселении. Для чего отстроил в поселке особняк со всеми удобствами.

— Одно радует, перед законом у нас все равны! — Решетников нервно хохотнул. — Что ты по этому поводу думаешь, Виктор Николаевич?

— Тактически убого, но стратегически абсолютно верно. — Салин покачался в кресле. — Они взяли под контроль главного идеолога операции. Нормальный ход. Кто же за это осудит?

— Разрешите закончить? — Владислав дождался кивка Салина. — Загрядский четвертый день находится в Москве.

— Так-так-так. Уже интересно!

Решетников вернулся к креслу, плюхнулся в него вытянув ноги.

— Формальный повод — вызван на допрос в Генпрокуратуру по делу Козленка. Проживает в гостинице «Советская».

— Чудны дела твои, Господи. — Решетников иронично перекрестился.

— Как это стыкуется с Глебом Лобовым? — напомнил Салин.

Владислав взял схему. По густоте цветных пересекающихся линий она напоминала выкройку из журнала мод.

— По своим делам они никогда и нигде не пересекались. Такое ощущение, что сознательно держали дистанцию. Но я нашел связь. — Он провел пальцем по синему пунктиру. — Странно, что ее проморгали другие. Глеб Лобов остался сиротой в четырнадцать лет. Я подумал, два года кто-то должен был быть официальным опекуном мальчика?

В кабинете повисла долгая пауза. Ответ на столь очевидный вопрос был слишком прост. И тем страшен.

Воздух в зоопарке оглушительно пах зверьем. Острый запах шерсти, помета и дыхания, вырывающегося их раскрытых пастей, заглушал даже муть выхлопных газов. Или Дикарю так казалось.

Вдоль решеток гуляли люди. Но Дикарь видел, чувствовал и ощущал только зверей. Они были ближе, роднее и понятнее.

У волчихи был совершенно больной взгляд. В янтарных шариках, в самой глубине, плескался оранжевый огонь мрачного безумия.

«Они все здесь ненормальные, — подумал Дикарь. — Нельзя жить в таких условиях и не сойти с ума».

Он вспомнил, что в одной книжке прочитал, что человек мог приручить только умственно дефективных особей. Инстинкт свободы у зверя в крови. Только вырожденец, отторгнутый стаей, променяет волю на безопасность, право охоты на миску помоев. А у раба и дети — рабы. Сколько волка ни корми, а он обязательно убежит. Если не убежал, значит, ничего волчьего в нем не осталось.

Все домашние животные — ублюдки дикой Природы, улучшенные плановой селекцией. Из поколения в поколение человек отбирал в помете наиболее подходящих ему, преданных, работящих и покорных. Кто-то отдавал молоко, кто-то тянул тяжести, кто-то защищал хозяина, погибая сам.

Но человеку мало искалеченных его волей и разумом животных. Ему хочется любоваться дикими, не прирученными и непокорными, посаженными на цепь. Словно мстит им унижением за инстинкт свободы и волю к жизни, которые сам давно потерял.

В толпу, расплющившуюся о клетку вольеры с волками, втиснулись два парня. От них смердело перегаром и жирным мясом.

— Смотри, какая дохлая! — заржал первый.

Волчиха стояла у канавы, отделяющей площадку от зрителей. Она повела мордой на звук жирного голоса, потянула носом, еще больше подобрав живот, и вновь уставилась в глаза Дикарю.

— У меня на даче шавка — копия она. Приезжайте, бесплатно покажу, — подключился к веселью второй.

В толпе раздались смешки.

— На, жри!

Первый по высокой дуге швырнул через решетку недоеденный беляш. Он шлепнулся на бетон в двух шагах от волчихи.

Она стремительно отскочила, толкнувшись всеми четырьмя лапами. Замерла, опустив морду. Втянула носом запах, сочащийся из расплющенного беляша.

Тело ее стало вытягиваться вперед, словно кто-то тянул за невидимую ниточку, привязанную к носу.

Дикарь с ненавистью посмотрел на парня, бросившего объедки волчице. На его беспородном сальном лице было написано тупое любопытство. И готовность оглушительно заржать, когда волчица вцепится в кусок теста с тухлым мясом.

Дикарь отчетливо представил себе капкан, распахнувший стальную пасть. Волчиха замерла.

«Не смей!» — закричал Дикарь.

Он крепко сжал губы, чтобы крик не вырвался наружу. Никто ничего не услышал.

Только волчица, как от удара, отскочила в сторону. Оскалилась, ища в толпе взгляд Дикаря.

Он поймал взглядом ее помутневшие от злобы зрачки. И не отпускал, пока волчица медленно, против воли, не растянулась на холодном бетоне. Она пыталась сопротивляться, до отказа задирала верхнюю губу, выставляя напоказ желтые мощные зубы. Но гнет чужой воли оказался сильнее. Она затихла, покорно уткнув морду в скрещенные лапы.

Дикарь расслабился и приказал ей: