— Говорю это, чтобы ты меру знал и не зарывался. Только отзвонишь. Никаких активных действий!
К Сергею тут же вернулось в хорошее расположение духа.
— А если мне придется поступиться принципами и кое-где заночевать?
— Меня это не касается. Я имел в виду процессуальные действия.
— И я про процесс.
— Иди ты! — беззлобно отмахнулся Злобин.
Сергей рассмеялся.
— Так, теперь о грустном, — Злобин перешел на начальственный тон. — Утром у меня печальные хлопоты. Друга хоронят. Тебя это не касается. До одиннадцати утра действуешь по личному плану. Встречаемся…
— Давайте здесь. Заодно позавтракаем по-людски.
Злобин согласно кивнул.
— Еще что? — Он, задумавшись, сунул руку в карман. — Вот что. Я выйду покурить. А ты закажи кофе. Под него и договорим. Что-то у меня от московских скоростей голова уже плохо варит.
Он вышел на улицу. С наслаждением вдохнул холодный воздух.
Справа накатывал шум Бульварного кольца. Совсем рядом с цокающим звуком с карниза падали капли и бились о мокрый асфальт.
Злобин сосредоточил внимание на неровном ритме капели. Зачем-то стал считать удары. На четырнадцатом в голове улеглась свистопляска мыслей. Осталась только одна.
— Не наш уровень, не наш уровень, — пробормотал Злобин.
В кармане, разорвав тишину и распугав мысли, как всегда не вовремя зазвонил мобильный.
Чертыхнувшись, Злобин достал этот миниатюрный генератор больших проблем. Номер на определителе был незнакомым.
— Да, слушаю!
— Возвращаясь домой, будь осторожен. Но приди один. Так надо, — произнес в трубке мужской голос.
— И кто это мне советы дает? — с нажимом в голосе поинтересовался Злобин.
— Странник, — ответила трубка.
И связь оборвалась.
Глава двадцать вторая. Замри, умри, воскресни…
Серый Ангел
Злобин оглянулся на парные красные огоньки, медленно ползущие вниз по Нижней Масловке. Сергей явно не спешил, словно надеялся, что шеф передумает, и к дому они подъедут на машине, а потом он, Сергей, проверит подъезд и сопроводит Злобина до дверей квартиры.
Элементарный здравый смысл требовал поступить именно так. Но Злобин отдавал себе отчет, что вступает в сумеречную зону, где нет общепринятых норм и правил, прописных истин и стандартных решений. И шагнуть за черту обыденности он должен один.
Он с раздражением на самого себя подумал, что попросту малодушничает и медлит сжечь за собой мост. Резко махнул рукой, машина Сергея, коротко бибикнув на прощание, прибавила скорость.
Злобин убедился, что «Волга» проскочила последний перекресток и понеслась к тоннелю, развернуться Сергею теперь будет негде, — и шагнул в сырую темноту, разлитую между домами.
О папку с документами терся пакет, источая одуряющий аромат домашней выпечки. С подачи Сергея они оба отоварились в обжорке сухим пайком. Странно, но после сверх сытного ужина слюнки от вида и запаха пирожков все-таки потекли, да еще так, что, не споря, решили взять по десятку каждого вида: с печенью, с яйцом и луком, с картошкой и с ливером.
Сейчас Злобину подумалось, что ничего более ирреального, чем четыре десятка пирожков в руках у идущего в полную неизвестность, вообразить невозможно.
— Красная Шапочка, елки зеленые! — пробормотал он.
Остановился. Впереди лежал скупо освещенный и изрядно захламленный колодец двора. Свет из окон цветными пятнами разукрасил прямоугольную площадку с кольцом фонтана в центре. Машины, забившие дорожки у подъездов, напоминая впавших в летаргию разномастных тараканов, равнодушно пялили мертвые глаза-фары на одинокое человеческое существо, вынырнувшее из темноты.
Злобин совершенно явственно почувствовал границу, которую ему предстояло перешагнуть. Смертельная опасность зверем распласталась впереди, дышала в лицо холодным сквозняком.
«Быки с дробовиками? Ловкий мальчик на легких ногах с шилом в кулаке? Двое с „ТТ“ с глушителями? Один валит, второй страхует; контрольный выстрел в затылок, стволы в мусорный контейнер — и пиши протокол, контора! Черт их знает. — Злобин нервно втянул воздух. Пахло помойкой и сырой землей. — Что гадать? Идти надо. И какой идиот сказал: „Предупрежден, значит — наполовину спасен“? Как это, — быть наполовину трупом?» — усмехнулся Злобин.
Он достал из кармана пистолет, взял в правую руку, прикрыл пакетом с пирожками, папку сунул по левую подмышку. Ничего особо секретного в ней не было, не страшно и обронить, чтобы освободить руку.
Злобин сжал зубы и, сторожко прислушиваясь и обшаривая глазами двор, пошел по дорожке. Заставил себя остановиться в луже света, растекающейся на асфальте под мигающим фонарем. Кто страховал и кто поджидал, должны были его узнать.
Дальше он двигался мерным шагом, стараясь ничем не выдать своего напряжения. И с каждым метром отчетливо чувствовал, как напряжение, разлитое вокруг, все больше уплотняется, делается осязаемо вязким и липкой массой преграждает путь.
Он обошел круглую клумбу, в центре которой белело кольцо давно умершего фонтана. Мертвенно бледное тело какого-то гипсового уродца торчало на исписанной английскими непечатностями тумбе. Безголовое бесполое существо указывало путь к злобинскому подъезду обрубком единственной руки.
Но Злобин остановился. Внутренний голос подсказал, что все, что должно произойти, случится именно здесь, у уродливого божка неизвестного культа, а не в гулкой тишине подъезда или в необжитой пустоте квартиры.
Слева в темноте померещилось движение. Заблудившийся ветер потревожил мокрую газету или неосторожный шаг чавкнул по влажной земле, — Злобин решил не дожидаться ответа. Заранее решил, как действовать при первом же признаке нападения. И тело моментально, не дождавшись команды, само начало действовать.
Папка шлепнулась на землю. Правая рука взлетела вверх. Из-за пакета высунулся ствол пистолета.
Следом по плану должен был последовать окрик, исполненный прокурорским голосом.
Но тугой удар ткнул в плечо, парализовав болью мышцы. Второй удар врезался под дых, одновременно резиновый обруч стиснул горло, пережав крик. В глазах заплясали красные пятна, а ноги сделались ватными.
Злобин сипло, с надрывом всосал воздух, пальцами левой попытался сорвать с горла невидимую удавку. И к ужасу своему увидел, что правая, сжимавшая пистолет, против воли безжизненной плетью валится вниз. Указательный палец, вдруг омертвев до каменной твердости, с отчаянным усилием жал на спусковой крючок, но не мог сдвинуть его ни на миллиметр.
«Опять тем же ломом по тому же месту», — заторможенно, как перед провалом в обморок, подумал Злобин.
Он внутренне приготовился получить оглушительный звуковой удар, от которого все рвется внутри и сознание срывается в густой мрак забытья.