– Наташин, естественно, – пожал плечами полковник. –
Исполняя роль прислуги, она пожалела свои ногти, ведь придется мыть полы,
стирать, возиться в грязи, вот и пользовалась накладными, издали и не понять,
если, конечно, нет яркого лака. Но искусственные коготки имела и Лиза. Теперь
ясно?
– Она-таки читала Маркеса, – прошептала я. – «Полковнику
никто не пишет…»
– Ты о чем? – удивился Дегтярев. – Кто мне чего не написал?
Но я не успела ответить, потому что Ми бросилась к Дегтяреву
и затрясла его за плечи.
– Говорите немедленно, кто уколол Тетю Мотю? Кто?
Александр Михайлович судорожно закашлялся, и тут раздался
звонок в дверь.
– Это Володя Алексеев пришел, – кинулся в коридор полковник.
Примерно через час сотрудники безопасности «Марко» увезли Ми
в издательство, Дегтярев глянул на меня.
– Поехали?
– Ага, – кивнула я и не утерпела: – Так кто все же впихнул
шприц в Тетю Мотю?
– Наташа, – слишком быстро ответил Дегтярев. – Кит передал
ей слова матери про завещание, и девица решила действовать. Но за нападение на
куклу никакой ответственности не будет.
– Бывшая невестка Смоляковой призналась?
– Да.
– После того как ты рассказал ей, что Киту может грозить
обвинение в попытке убийства матери, ведь так? – спросила я. – Наташа
представила небось дело как дурацкую шутку, типа, Ми всех разыгрывала со своей
куклой, а теперь ее прикололи?
– Вроде того, – согласился Дегтярев.
– И Никита выйдет сухим из воды? – заорала я.
Дегтярев пожал плечами.
– Наташа стоит на своем. Все, мол, придумала сама, а шприц –
идиотская шутка, не более того.
– Ее посадят? А он станет разгуливать на свободе? Как ты
только можешь!
Полковник вынул носовой платок, промокнул вспотевший лоб и
тихо сказал:
– Я не занимался официально этим делом, просто помог Вовке
Алексееву. Постарайся понять, книги Смоляковой любят миллионы, ее романы ждут,
Милада должна иметь возможность спокойно работать, иначе читатели лишатся
любимого писателя.
– А «Марко» прибылей, – ехидно отметила я.
– Верно. Но я в первую очередь подумал о тех, для кого
романы Смоляковой отдушина, луч света в беспросветном царстве тяжелого быта. Ее
произведения берут в больницу, в дорогу, расслабляются с книгами вечером, ведь
не всякий способен смотреть порнуху, новости и кровавые ленты, кто-то хочет
незатейливого чтения и спокойного сна. А Смолякова молодец, Достоевского из
себя не корчит. Пусть работает для тех, кто ее любит. И еще: Ми может
примириться с сыном – мошенником и вором, но как жить с осознанием того, что
Никита хотел убить мать? Поняла?
– Марфа задавила дочь! – воскликнула я. – Имей Ми нормальную
мать, никогда бы не стала испытывать комплексы, не хотела бы быть для всех
хорошей, не послушалась бы Марсика, не получила…
Сообразив, что сейчас выдам чужую тайну, я резко захлопнула
рот. Дегтярев кивнул.
– Видишь, ты тоже не хочешь рассказывать все. А почему?
Жалеешь Смолякову. И мне ее тоже очень жаль. Иглу в шею Тети Моти воткнула
Ната. Пошутить решила! И точка! Что же касаемо Никиты… Ему в самом деле было
невыгодно устранять мать, милый сынишка затеял все, чтобы стать единственным
объектом любви и денежных вложений Ми. Кстати, после нашего разговора Смолякова
это так и поняла. Она теперь знает: Кит не хотел убивать мать, Наташа
действовала сама, без согласования действий с бывшим мужем.
Я топнула ногой.
– Нет! Конечно, это Никита тщательно подготовил убийство
старух и запланировал «несчастный случай» с Настей!
– Последнее – лишь наши домыслы, – напомнил Дегтярев.
– Но, услыхав про изменения в завещании, он перепугался, –
неслась дальше я, – и сообразил: терпению мамы пришел конец, Ми поговорила с
Макеем и теперь знает цену сынишке. Утром вызовут нотариуса, а днем могут
выгнать милого мальчика вон. Кит догадался: он перегнул палку, следовало тихо,
как и было запланировано, убивать постепенно членов семьи, а не затевать еще
историю с «бизнесом», чтобы «доить» маму. Мне кажется, кстати, это последнее
«дело» Никита придумал без обсуждения с Наташей, решил, что «уход» членов семьи
– это одно, а деньги, которые испуганная «наездом» Ми станет платить, ему не
помешают. Боясь потерять все, Кит ночью, опять же не посоветовавшись с Наташей,
схватился за шприц. Это абсолютно истерическая реакция! Пусть Ми умрет, деньги
тогда достанутся ему. Конечно, новых книг не будет, но ведь старые станут
переиздавать… Он, скорее всего, и не понял толком, что произошло в комнате Ми.
Утром Никита, еле живой от ужаса, выполз к завтраку и узнал, что мама… спокойно
работает. Смолякова вела себя, как всегда, никто не знал, что она готовит
побег, и Кит успокоился… Знаешь, он ведь считает мать дурой, недоумком. Столько
лет обманывал родительницу, нагло врал ей, а та верила каждому слову. По мнению
Кита, Ми натуральная идиотка, не способная к нормальному мыслительному
процессу, книг Смоляковой он не читает, полагает, что родительница пишет
дурацкие сказки для идиотов. Вот и тогда он наверняка все же сообразил, что его
укол достался Тете Моте, но думал: мама-кретинка ничего не увидела, шприц,
вероятно, сам выпал, закатился под кровать, а Тетю Мотю она и правда увезла в
«Марко». А что он еще должен был полагать, если мамочка вела себя естественно,
словно забыла про ссору с любимым сыном? Никита пребывал в полной уверенности:
с мамашкой приключилась истерика, а теперь снова порядок. Он даже испытывал
некую радость: вот и хорошо, что так получилось, Милада нужна живой, пусть
пашет на деточку, все идет по плану… Но в ту ночь, потеряв самообладание, он
пытался убить Смолякову, я в этом абсолютно уверена!
Внезапно слова кончились, и я замолчала. Дегтярев крякнул:
– Ладно, пошли.
– Скажи, я права?
– Поехали домой.
– Ага, следовательно, я права!
Александр Михайлович молча пошагал к двери, я поплелась за
ним, ноя на ходу:
– Хорошо, поняла, никому не скажу ни слова, мне, как и тебе,
безумно жаль Ми!
Внезапно полковник кивнул, я остановилась, словно налетела
на стену, потом робко спросила:
– Что же будет дальше, а?