История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века - читать онлайн книгу. Автор: Фредерик Дар cтр.№ 58

— А король? У него не было скрытых пороков, вы уверены?

— Навряд ли. Он был набожным, степенным и целомудренным. У него были две фаворитки, но у него с ними были платонические отношения. Первая была мадемуазель де Отфор.

— В Ротфор и на Босфор! — шутит контролёр спальных вагонов.

— Не совсем так, всё, что он делал, это сочинял ей стихи. Вторая была мадемуазель де Лафайет!

— Та, что из галереи?

— Она была из её прародителей. Но жизнь в окружении Людовика Тринадцатого была настолько нудная, что в конце концов она пошла в монахини, потому что в монастыре было веселее. После неё был фаворит!

— Ну вот, — говорит с обидой Берта. — Я не хотела об этом говорить вслух, мой дорогой, но я подумала, что у этого Людовика нравы были оле-оле!

— Вы неправильно подумали, любезная. У него всё происходило только в голове. То, что у него было чувство любви к молодому Сен-Мару, не вызывает сомнений, но между ними никогда ничего не было.

Раздаётся рёв Берюрье:

— Что ты можешь об этом знать?! Ты так говоришь, как будто провёл всю жизнь в ночном столике короля в компании с его ночным горшком!

Моя Фелиси ни за что не променяла бы своего места. Она давится от смеха. Я ещё не видел её такой весёлой.

— Мы говорили о слабости Людовика Тринадцатого, а теперь займёмся его силой, — продолжаю я.

— О, знаешь, если монарх носит свои штаны как пустой бумажник, его сила…

— Заблуждаешься, Людовик Тринадцатый был сильным. Благодаря изумительному человеку: кардиналу Ришелье, самому великому из премьер-министров в нашей истории после Дебре! [146]

— Он был братом Друо? [147] — спрашивает Его Высочество.

— Только товарищем на перепутье. Этот молодой честолюбивый прелат стал монахом почти случайно. Его брат был епископом в Люсоне и ушёл в монастырь, а Арман дю Плесси заступил на эту должность, чтобы она не пустовала! В то время епархией управляли, как сейчас скобяной лавкой. В общем, покупали доходное место! Что же касается Ришелье, я должен вновь заглянуть в Лярусс в качестве аплодиметра, чтобы показать вам его величину. Если Людовик Тринадцатый удостоился, как я вам сказал, двадцати одной строчки, то Ришелье получил двадцать пять. То есть министр имеет на четыре строчки больше, чем король, опять же цифры сами говорят за себя! Этот прекрасный подарок преподнесла Франции Мария Медичи в конце её опалы. Она и не подозревала о том, что вводила в Лувр своего будущего врага. Всю оставшуюся жизнь она будет пытаться сбросить его с пьедестала, на который сама же его и поставила. Но ей это не удалось благодаря мудрости короля.

— У него была симпатия к Людовику Тринадцатому, не правда ли? — спрашивает Фелиси.

— Нет, мам, не совсем так. Их отношения были довольно странными. Они не любили друг друга, мне даже кажется, что они ненавидели друг друга, и тем не менее каждый из них оставался верным другому. Король доверял уму и прозорливости Ришелье. Последний считал своим священным долгом служить интересам короля. Он был чем-то вроде нового майордома. Чем-то вроде Муссолини, преданного Виктору Эммануэлю. В течение своей карьеры он пытался проводить программу из трёх пунктов: уничтожить протестантов как политическую партию, ослабить могущество сеньоров и уменьшить власть Австрийского дома. И он преуспел в этом трудном деле. Против него была целая страна, начиная с обеих королев. Но, при поддержке короля, он преодолел все трудности и раскрыл все заговоры. Он был не из хлюпиков. Он располагал сильной полицией и действовал быстро и беспощадно. Он, не колеблясь, обезглавил милого Сен-Мара, бывшего фаворита Людовика Тринадцатого, за то, что тот вошёл в сговор с Испанией, чтобы изгнать Ришелье. Бастилия была переполнена; там были люди всех сословий, ибо их преосвященство не разбиралось: и аристократы, и бродяги получали по заслугам, если вдруг не шли по прямой! Он был настоящим монархом. У него был свой дворец, своя полиция, своя армия. Ришелье основал Французскую академию, куда, если верить некоторым слухам, меня примут очень скоро [148] .

Мои «ученики» задумываются на некоторое время, после чего Берю вздыхает:

— Может быть, эта парочка и неплохо управляла Францией, но веселья было мало. Король со своим мыльным пузырём в штанах и кардинал, прикинь, праздник без музыки!

— Ошибаешься, Толстяк. Ришелье, несмотря на его кардинальский пурпур, был не дурак в том, что касается толкнуть шлямбур.

Здоровяк не может поверить. Нанесён удар по его убеждённости в том, что кардинал не может волочиться за юбками. Монахи — да, так сложилось исторически, они распутные, это известная песня. Но чтобы его преосвященство — и такое дело! Он считает это шокирующим. Я объясняю ему, что церковная знать тех времён сильно отличалась от сегодняшней. И чтобы довести его возмущение до крайности, добавляю:

— Я даже могу тебе сказать, что у нашего Ришелье была связь с его племянницей. Если сравнить сексуальную жизнь его и короля, можно заметить, что эти два мужчины были совершенно разными. Симпатичный король отвергал притязания дам, а Ришелье, наоборот, любил гражданок, но его посылали к чёрту.

— И всё же, — мечтательно говорит Б.Б., — кардинал — это возбуждает!

Толстяк возмущён похотливостью своей супруги. То, что она ему изменяет, ладно, но не с духовенством же, чёрт возьми! Такого он не допустит.

— А как выглядел кардинал физически? — спрашивает Б.Б. с мечтательным видом.

— Вот, смотрите, — говорю я, протягивая им тысячу старых франков, — здесь его портрет. Этот пронумерованный денежный знак стоит десять новых франков, не потеряйте!

Берта смотрит на гравюру добрыми глазами бретонской коровы, тоскующей по быку.

— Надо же, — говорит она, — я никогда не обращала внимания.

— Вот вам ещё одно доказательство величия Ришелье. На деньгах, которые были выпущены через триста лет, можно увидеть портрет не Людовика Тринадцатого, а его министра.

— Он, наверное, был красивым мужчиной! — восхищается Берти.

— Со своим воротником а-ля Клодин и беретиком он больше напоминает Красную Шапочку, твой торговец церковными фанфуриками. И потом, стиль Нинон — это несерьёзно. Если бы ты встретила монсеньора Фелтинга с таким головным убором, ты бы сразу написала письмо Папе или стала мусульманшей.