Цвингер - читать онлайн книгу. Автор: Елена Костюкович cтр.№ 71

— Ты мне показывал.

— Ну ты же не читал, хотя стоило б. Ты хоть запиши себе прочесть. Вот. Как они работали. «Строительство велось согласно драконовским планам и представлениям правящего слоя; требовалось точное выполнение плана любой ценой. <…> Металл, стекло, бетон — дефицит. Технические средства были настолько примитивными, что никакой фараон не стал бы их применять при строительстве египетских пирамид. Использовали заключенных…» Сам видишь. А был у нас такой еще Вальтер Швагеншайдт. Тот вообще за гранью пародийного. Он спроектировал барачный город, так называемый город-рай. У Маяковского то же самое называлось городом-садом. Я помню проект «барака с растущим благоустройством». Ну, родители, конечно, ехидничали по поводу этих парадизов. Но очень-очень-очень слабым шепотом.

— Так о чем вы все там думали, Ульрих, в тридцать седьмом?

— Родители — о своем. Что объявили строительство Дворца Советов, а потом отменили… После Всесоюзного съезда архитекторов наши раскумекали, что в СССР де-факто идет стилевая реформация и теперь архитектуре надлежит быть классичной, с башенками и декором. Не успели наши поужасаться, тут-то их по «соображениям государственной безопасности» от градостроительных проектов отодвинули. И пришлось им переквалифицироваться на дизайн стандартного оборудования для кухонь и магазинов.

— А в идейном отношении? В тридцать седьмом, думаю, вся ваша компания протрезвела?

— Компания протрезвела, а я не протрезвел. Я лежал на верхнем ярусе. Кровать мои предки спроектировали двухэтажную. Они шипели там, подо мной: «Коммунизм, который они строят тут в России, это стройка заводов, которые производят танки и пушки, и литье стали, из которой производят танки и пушки. А если, скажем, добывают электричество, то тоже для литья стали, из которой будут делать танки и пушки. Даже макароны тут выпускаются калибра 7,62, чтоб в случае войны станки переориентировать на выпуск гильз».

— Ну, это разве правда, Ульрих?

— Похоже, правда. Папа говорил, что советские руководители воспитывают армию рабов. Людей сажали в ГУЛАГ, чтобы они сознавали, что в любых сражениях и штурмах им будет все-таки лучше, чем в Сибири. Сталин, он говорил, потому помешан на тракторах, что трактор — это тот же танк. Вдобавок Политкомиссия ИККИ…

— ???

— Политкомиссия исполкома Коминтерна… ты все же почитал бы что-нибудь, Вика… выпустила директиву «О порядке переселения членов братских партий в СССР». Переселение там было осуждено как «бегство иностранных коммунистов с фронта классовой борьбы». Это когда Гитлер захватил пол-Европы!

— Ну а ты?

— А я был фраппирован вражескими шипениями подо мной внизу. До меня не дошло, даже когда стали и наших арестовывать. Первыми забрали Тольцинера, Шеффлера и Урбана. Из майеровской группы. Затем была арестована, она погибла потом в лагерях, секретарша Майера — Маргарет Менгель. Их двухлетнего Ханнеса отдали в детский дом, хотя мои родители просили отдать его нам.

— До тебя не дошло, потому что твоих-то не тронули.

— До тридцать девятого не тронули. Но все равно настроение у них было — представь. Дружеские связи мелели. Люди прятались по комнатам, не стучали к соседям, высовывались на кухню только воду вскипятить.

— А у тебя какое было настроение?

— А я был в порядке. Крутился около шифровального центра. Там был и центр фальсификации документов. У нас прямо в «Люксе». На третьем этаже. Дверь в дверь с отделами радиовещания на языках. Секретные конторы камуфлировались под прачечную и гладильню. Со смеху умереть — от меня хотели замаскироваться! Как же! С первого дня я решил пролезть туда на обучение. Я был помешан на символах и шифрах. Что-то вроде вундеркинда по загадыванью-отгадыванью. Только пошел в школу, как уже изобрел дисковые шифраторы, код по словарю братьев Гримм, код по «Бабару». Пытался шпионов ловить. Углядел в доме напротив подозрительную световую сигнализацию: две минуты горело, пять гасло, опять четыре, перерыв на десять, три горело, я вывел алгоритм. Прочел сообщение, расшифровал. И пошел докладывать в органы. Органом был вахтер на этаже. Тот вытаращился, пошел проверять. Но медали мне не дали.

— Что так? По малолетству?

— Малолетние доносчики как раз героями становились. В Союзе это приветствовалось. Помнишь Павлика Морозова?

— О нем филфаковские студенты написали рок-оперу, когда я там служил. По мотивам «Иисус Христос — суперзвезда».

— Ну вот. Не намолились на Павлика еще за пятьдесят лет советские студенты. Теперь он у них даже Христос. Нет, медали не дали мне потому, что гипотеза не сработала. Окошко оказалось сортиром в многонаселенной коммунальной квартире. Там лампочку то гасили, то включали. Я тогда с коммуналками только начал знакомиться. Жаль, а фразу красивую я расшифровал. Еще не поверили и потому, что фраза была по-немецки.

— И прочие твои расшифровки, Ульрих, были тоже сортирного свойства?

— Смейся, смейся. Через папиных и маминых знакомых я передавал прошения в шифровальную группу. Чтоб меня допустили, чтоб взяли учить. Я всех замучил. Они прямо в коридоре попробовали меня и после этого уже больше не отгоняли. Взяли подписку о секретности и направили к Ильинскому на обучение. Вернее, к Егорову, Ильинскому и Старицыну — сразу к трем. На машинное шифрование. Тогда разрабатывалась криптографическая защита речи. Меня подключили, я воспарил. Ну, с чем сравнить такую житуху было! Я им, к слову сказать, очень пригодился. Я на втором году смодулировал им скремблеры «Сименс», а потом раскодировал шифраторы «Телефункен», которые НКВД закупало для правительственной связи, к ним нужна была отечественная начинка… Я первым начал разбираться в аппаратуре «Энигма». А уже потом, во время войны, как пошли наши захватывать интересные трофеи! Ну, к примеру, с потопленных кораблей водолазы доставляли шифрмашины, много кодовых книг…

Ну, как горд! Вот весь Ульрих. До сих пор его восхищает жизнь постольку, поскольку она напоминает кроссворд. Сам мастак сочинять криминальные задачи. Очень даже хорошие. В свое время он вдохновлялся серией из гэдээровского «Ойленшпигеля». Ее и в СССР перепечатывали в «Науке и жизни» под названием «Психологический практикум профессора Варнике». Ульрих с первого приезда совал это Вике, считая, вероятно, умным развлечением. Но Виктор не мог решить ни одной задачки. Неохота была доить мозг, строить гипотезы: почему шкаф был выброшен с балкона на улицу или кто украл секретаршу вместе с дрессированным пуделем. Вике сильнее хотелось знать, чем кончается «Тайна Эдвина Друда». А интересоваться психологическими головоломками можно только при Ульриховом занудстве. Ульриха, впрочем, он сразу прозвал «Варнике».

Ульрих до сих пор не отвязывается:

— Сколько раз ты, Вика, обманывался в людях? Не умел найти с ними тон? А вот если бы ты регулярно разгадывал психологические практикумы, хотя бы даже из «Ойленшпигеля», распознавал бы людей и по манере, и по одежде, и по мимике!

Страшно подумать, что творилось с его бедными папой-мамой в тридцать восьмом, когда они узнали об Ульриховом добровольном закабалении. Узнали, что их сын, пройдя курс дешифровальной подготовки, завербовался в Испанию.