Цвингер - читать онлайн книгу. Автор: Елена Костюкович cтр.№ 102

— Ну ладно, Ульрих, кое-что сошлось. Только ты мне объясни, как болгары разжились кагэбэшной расшифровкой беседы Лёдика и дедика, записанной в шестьдесят пятом. Мой дед не мог же в своем архиве иметь партитуру прослушки КГБ.

— Это правда. А знаешь, Вика, ты пойди и спроси это прямо у болгар сам. Дай понять им, что мы их раскусили. Теперь пусть сами объяснят тебе остальное: о сверхъестественном посреднике и об этом кагэбэшном протокольчике. А я буду тоже думать. Пройдусь в горы по грибы. У меня обычно под грибы появляются мысли умеренной умности.

У Вики не было даже и мыслей слабой умности… Быстро распечатать файл. Стереть файл из компьютера. В ресепшн. Факсов нет. Ну ведь отправила же Мирей расписание, не могла не отправить! И быстро влево, вглубь, к ресторану.

В салончике, где записывают постояльцев, на диване костистая стрекоза собрала суставчатые ноги, швырнула газеты на лаковом шесте. Сиганула к Виктору. Вот болгарка. Хрящеватая, как и догадывались. С косматым приехавшим товарищем, Чудомиром Черневым. Ее мужа заместителем.

У товарища обнаружилось бредовое рукопожатие: двумя горизонтально сориентированными руками, одна из которых сверху. Он чокнутый или как? Или это вульгарная привычка подавлять собеседника, глушить в том энергию?..

— За начало на креативную дружбу! — возопил косматый.

Стало понятно, что переговоры по правам предстоят дикарские.

Как и думал, пришлось пригласить обоих за стол и расписаться на счете по тарифу сорок пять евро на каждого, Бэр перетерпит. Плюс братушка дополнительно заказал с утра игристое. Стал закусывать жареными сардельками.

Хорошо, сказал себе Вика, что еще никого почти из приличных людей сюда не подвалило и меня с этими дружочками никто не видит. В последние годы все издатели приезжают во Франкфурт по понедельникам. То есть сегодня вечером тут будет уже давка. Завтрак, вознесем хвалу судьбе, это пока что еще довольно камерно.

Яичница — кому омлет, кому глазунья? Жарят их на серебряных сковородках прямо в середине зала.

Вика, как конспиратор, оглядывал места. За три стола от них французский издатель широко высовывал язык еще до того, как начинал макать свою булочку в крупную чашку с забеленным кофе. За столом поближе голландская агентша, хохоча, рассказывала шведской давно не виденной подруге, главе издательского дома, как затруднительно выращивать в саду бок о бок мужские и женские особи киви. Он знал обеих — по-русски они не понимают. Вот, думается, что если где-то с ними поблизости сесть, то подслушивающих ушей, можно надеяться, не будет.

Только уселись, официантка перебросилась с другой:

— …пыхатый, навороченный, та и каже — тебе экскурсию на квадроцикле возьму, а я страхаюся экстрима…

Странно звучит хохляцкий воляпюк под крахмальной наколкой и над хрустальными подсалфеточницами. Прически у обеих по образцу Тимошенко. И как они на таких котурнах могут жарить омлеты и не падать в свои сковородки. Видимо, Сумская область. Эти, конечно, понимают по-русски. Ну и что? Очень нужны омлетчицам Викины секреты!

Вика видит с еканием селезенки, как, вытащив из сумки, хрупкая Зофка протягивает ему папку с увядшими завязками.

Знакомый почерк деда, чернильный карандаш, хлипкая бумага.

Сидел в окопе и видел: вода накапливалась в окопе. Лужа на дне. Мне приходилось сидеть в окопной луже на перевернутой каске. Из прохладной дремоты меня вытряхнул приказ взять двух солдат и отправиться в лес на разведку.

Провалился в болото с автоматом. Потом в окопе, под капающим брезентом, я разобрал автомат при свете сальной свечи и вычистил его мокрыми пальцами.

Наступающий день показал себя только к трем часам ночи…

— Да что вы мне тут суете! — завопил Виктор не своим голосом. — Это еще что за издевательство! Это же мог написать только немец! И манера не дедова, и откуда у пехотинца каска и автомат! У них хорошо если трехлинейки Мосина имелись! И это только по фрицевским понятиям светало в три часа, потому что немецкие войска использовали и на советской территории берлинское время! А у русских в три часа не светало! Это пишет не советский боец!

Болгары затихли, обескураженные.

— Но это вашего деда. Вы сами видите почерк.

Вика видит и рисунки, на каждой странице, скетчи, чертежи, наброски. Та самая рука, которая в детстве ему перед сном набрасывала на блокнотных листочках царя, церемониймейстера и царевну-циркачку или Мыша Обнаглевшего и травмированную наглым мышом кошечку Калерию.

— Выходит, ваш дед в нацистских войсках служил?

Коченея от ужаса, Вика кинулся читать дальше. Но и дальше дед изъяснялся как заправский солдат рейха, несомненный солдат рейха.

Первый раз стрелял — осечки не было, пулеметная очередь, но солдаты не падали. А, оказывается, я давил на спуск, но стрелял слишком высоко. Я опустил ствол пониже. Через несколько часов… было объявлено, что мы получим поддержку с воздуха, и был отдан приказ разложить опознавательные полотнища. Сухопутные войска всегда носили с собой эти полотнища, чтобы указывать свое местоположение для немецкой авиации.

— Ну вот видите, «для немецкой авиации»! Значит, ваш дедушка точно у гитлеровцев в армии был! Это подтверждает, что он, наверно, за наци частично сражался. Ничего удивительного. Он провел в оккупации два с половиной года, знаем из биографии?

— Что! Это вам ничего удивительного! Что это вы мне сюда приперли? Черт знает что! Провокация какая-то…

Вика пролистывает страницы дальше, но чем дальше — тем хуже, хуже и хуже…

Эти полотнища представляли собой куски ткани оранжевого цвета площадью около квадратного метра, с изображением свастики.

Бог ты мой господи.

Прострелили правый карман кителя — это открытие заставило меня оцепенеть, потому что в этом кармане у меня были две маленькие ручные гранаты, которые мы называли «яйцами»… Танки наступают — переезжают через полевой перевязочный пункт, где пленные раненые ожидают транспортировки… Шлегеру необъяснимо повезло. Когда он стоял, прижавшись к скирде сена, снаряд танковой пушки прошел с той стороны через несколько метров, в сене его движение затухло, и наружу выступила только головная часть, которая уткнулась в пряжку поясного ремня…

— Нет, такое мне не надо, этому деду ищите где-нибудь в Ганновере внучека. Ну а это еще что?

В тот день опять было 396 евреев, я и вечером был в возбуждении, хотя старался не стрелять слишком много…

Не умещается в сознании. Виктор трет глаза. Розыгрышем все это не может быть — почерк-то деда. Сейчас у меня взорвется голова. Дай посижу и отдышусь. В конце концов, купить и уничтожить весь архив — это вполне реальный выход из положения.

Вот если б сердце не пыталось разбить изнутри грудную клетку. Пусть бы они поговорили о чем-нибудь, спрошу их что-нибудь, сам буду дышать носом, дышать медленно.