Ключевая улика - читать онлайн книгу. Автор: Патрисия Корнуэлл cтр.№ 53

Только не при Мэнди, которая не подает и виду, что слышит нас, и вообще не проявляет к нам ни малейшего интереса, а печатает что-то на своем «блэкберри», не снимая при этом наушников.

— Голая в душе. Стирает. Вроде бы ДНК должна остаться хотя бы на одежде — она же ее трогала. И вообще, Лола ведь пришла в центр в этой одежде. То есть ее ДНК изначально была на вещах.

— Верно. Следовательно, откуда бы ни взялась эта одежда, Лола определенно оставила на ней свою ДНК к тому моменту, когда сотрудница приказала ей выйти из душевой кабинки. Тот факт, что на ее одежде обнаружили ее ДНК, ничего, по сути, не значит. Совсем другое дело, если бы там нашли чью-то еще ДНК, — говорю я, думая о Доне Кинкейд, но не называя ее имени. — Если кто-то другой надевал ее вещи, его ДНК должна была бы остаться и на брюках, и на свитере, и на ветровке, ведь так? — говорю я, осторожно подбирая слова.

Я не хочу рисковать, не могу допустить, чтобы Мэнди О’Тул услышала что-то и узнала о новых результатах анализа ДНК. Если верить Джейми, Колин Денгейт об этих новых результатах ничего не знает. Вообще почти никто не знает. Непонятно только, почему она так в этом уверена. Возможно, Джейми всего лишь выдает желаемое за действительное? По-моему, ей уже давно, еще несколько недель назад, следовало было бы принять меры для отмены вынесенного Лоле приговора. Правда вышла бы наружу, и никаких утечек можно было бы уже не опасаться. Так было бы безопаснее для дела, но не для самой Джейми. Знай я о ее новой карьере и больших планах в Джорджии, ей ни за что не удалось бы заманить меня в Саванну.

Накануне вечером она не слишком ошиблась, когда сказала, что я бы, возможно, и не согласилась помочь, если бы успела как следует все обдумать, если бы она обратилась ко мне откровенно и честно вместо того, чтобы лгать, хитрить и ставить меня в неудобное положение, в котором я сейчас и оказалась. Чем больше я размышляю обо всем случившемся, тем яснее понимаю, что должна была отказаться. Мне бы следовало направить ее к кому-то еще, но не из-за реакции Колина на мое появление и возможную критику его выводов. Мне бы стоило побеспокоиться о реакции Люси. Подумав, я бы поняла, что все, сделанное совместно с Джейми, будет окрашено неприятными воспоминаниями о прошлом и вообще это плохая идея, как ни посмотри.

— Если кто-то взял одежду Лолы и в ней совершил все те убийства в доме Джорданов, то почему его ДНК не обнаружили ни на брюках, ни на свитере, ни на ветровке? — Так Марино подтверждает, что на одежде Лолы не нашли никакой другой ДНК — ни Доны Кинкейд, ни кого-то еще.

— Другую ДНК, если иметь в виду пот и клетки кожи, можно было смыть горячей водой с мылом. Кровь — другое дело, тут многое зависело бы от количества. Если ее немного — например, ребенок поцарапал при борьбе, — то и ее, наверно, можно было бы оттереть в душе, — вслух рассуждаю я. — Тем более что в 2002 году тестирование еще не было таким точным, как сегодня. Кто-нибудь осматривал обувь Лолы Даггет?

— О какой обуви ты говоришь?

— У нее же было что-то на ногах. Обувь выдавали в центре?

— Не думаю. Только джинсы и рубашки, — отвечает Марино, не спуская глаз с Мэнди О’Тул, которая вовсе на него не смотрит. — По-моему, насчет обуви никто ничего не говорил.

— Надо было посмотреть. В стенограмме не сказано, что Лола отмывала обувь. Кстати, если уж на то пошло, о нижнем белье тоже нет ни слова. Если одежда пачкается, кровь просачивается на трусики, сорочку, бюстгальтер, носки. Но Лола стирала только брюки, свитер и куртку.

— Ох уж эта твоя обувь, — ворчит Марино.

— Это важно.

Обувь всегда готова рассказать, где побывали ноги ее хозяина. На месте убийства. На педали газа или тормоза. На пыльном подоконнике или балконе — перед тем, как их хозяин спрыгнул, свалился или его столкнули с высоты. На теле жертвы, если ее топтали или пинали, или, как было в одном моем деле, на незастывшем бетоне, когда убийца убегал с места преступления через стройплощадку. Туфли, ботинки, сандалии — каждая пара имеет свои особенности и оставляет свой, уникальный, след, каждая подбирает и уносит с собой улику.

— У того, кто убил Джорданов, должна была остаться кровь на обуви, — говорю я. — Пусть даже совсем немного, но что-то должно было остаться.

— Нет, насчет обуви я ничего не слышал.

— Теперь уже поздно. Если только Колин не хранит ее в лаборатории, вместе с другими вещдоками. — Я просматриваю фотографии, приложенные к прошению о помиловании, поданному Лолой Даггет прошлой осенью.

На первых страницах — портреты и трогательные семейные снимки, цель которых показать жертв обычными людьми, вызвать сочувствие к ним и распалить гнев и возмущение губернатора Джорджии, Зебулона Манфреда, который в конечном итоге и отказал Лоле Даггет в помиловании. Его цитата из газетной статьи, в которой констатируется, что усилия по спасению ее жизни основаны на показаниях, уже выслушанных и отвергнутых как присяжными, так и судьями апелляционного суда, приведена на следующей странице. «Можно сколь угодно долго, хоть до второго пришествия, рассуждать об этом бесчеловечном деянии, — заявил он в публичном выступлении, — но в итоге все сводится к тому, что именно Лола Даггет совершила ужасное преступление, зарезав целую семью ранним воскресным утром 6 января 2002 года. Она сделала это. Сделала без всяких на то причин, только потому, что ей так хотелось».

Я могу лишь представить гнев губернатора, когда он рассматривал фотографии, запечатлевшие семью Джорданов в последнее для них Рождество, за пару недель до страшной смерти. Кларенс Джордан — с застенчивой улыбкой и добрыми серыми глазами, в выходном темно-зеленом костюме и клетчатой жилетке; рядом его жена, Глория, — неброской внешности молодая женщина с разделенными на прямой пробор каштановыми волосами, в скромном бархатном платье с оборками. По обе стороны от родителей сидят их близняшки — светловолосые, с румяными щечками и большими голубыми глазами; Джош одет точно так же, как отец, Бренда — как мать.

Есть и другие снимки, и я пролистываю их, все глубже втягиваясь, как и все, кто смотрит на них, в тот кошмар, что начинается на семнадцатой странице стенограммы.

С залитой кровью постели свисает голая детская ручонка. Обои с Винни-Пухом и простыни с лассо, ковбойскими шляпами, кактусами и другими атрибутами вестернов заляпаны продолговатыми брызгами крови, большими темными пятнами и какими-то полосами — наверно, здесь что-то вытирали. В мои мысли непрошенно вторгается образ Доны Кинкейд. Я вижу ее в темной спальне — она взяла паузу в своей безумной атаке и, прихватив простыню, вытирает руки и оружие. Я чувствую ее вожделение и ярость, слышу частое, хриплое дыхание, ощущаю, как глухо колотится сердце, когда она колет и режет, и спрашиваю себя, почему она убила этих двух пятилетних детишек.

Близнецы, мальчик и девочка, почти ничем друг от друга не отличались — голубоглазые, светловолосые. Встречалась ли она с ними раньше? Наблюдала ли за ними, когда приходила разведать о доме и привычках тех, кто в нем живет? Откуда узнала о Джоше и Бренде, как выяснила, в какой комнате они спят? Что заставило ее обратить на них свой неукротимый, бешеный порыв? Кого она на самом деле убивала, когда резала спящих в своих кроватках детей?