Я хотела сказать: «Спасибо, не надо», но внезапно
забормотала совсем иное:
– Суп… Глафира… Свин… термос.
Борисеев вытащил огромный носовой платок, осторожно вытер
мне щеки и тихо поинтересовался:
– Лапушка моя, что тебя принесло к Глафире?
Я пожала плечами:
– Так фишка легла.
– Хотела на сцену попасть? Не вышло, и теперь в тусовке
крутишься?
– Упаси бог.
– Тогда зачем здесь толчешься? Имей в виду, за кулисами
люди быстро ломаются, тут совсем иной ритм, чем в нормальной жизни. Согласен,
кое-кто только делает вид, что поет или танцует, но дело не в них. Ты-то можешь
найти другое место. Сколько тебе лет? По внешнему виду еще не вечер, вполне
симпатичная и молодая. Кстати, один из моих приятелей ищет горничную, думаю,
платить много он не сможет, но ты попадешь в приличное место. Хороший дом, еда,
оклад, никакого интима и истерик. Он вообще не из наших, банковский работник.
Продолжая окутывать меня своим неповторимым бархатным
голосом, Борисеев вытащил мобильник.
– Ну, говори, как тебя зовут, и дело сделано.
К горлу вновь подкатил комок. Как меня зовут?
– Спасибо, – пробормотала я, – вот уж не
ожидала, что вы захотите мне помочь, но моя карма – служить Глафире, по крайней
мере, пока.
Леонид спрятал телефон.
– Дело хозяйское, коли нравится умываться супом…
– Не нравится, но всего рассказать вам не могу.
– Леня! – закричали из какой-то комнаты. –
Куда ты подевался?
– Кстати, о супчике, – усмехнулся Борисеев, –
в следующий раз, когда станешь щавель варить, выжми в кастрюлю лимон и брось
кусочек сливочного масла, получится вкуснятина, я всегда так делаю. И купи себе
поваренную книгу, ясно?
– Спасибо, – почти успокоившись, ответила я.
Борисеев шагнул было в сторону, но потом опять повернулся ко
мне:
– Это шоу-биз, детка. Знаешь, тут почти все, кто сейчас
звездами считаются, из очка вылезли. Мало кому повезло прямо от мамы с папой на
сцену попасть и в десятку влететь. Ногти ломали, зубы, прогибались, кланялись,
на коленях стояли, но добились своего. Так вот, на этой дороге люди начинают
делиться на две части. Одни всегда помнят, каково им пришлось, и уважают
окружающих, у других капитально сносит крышу. Первых очень и очень мало, стану
перечислять – десяток имен назову, не больше. Остальные – такие, как Глафира. И
еще, чем меньше таланта, тем больше гонора, самодовольства и желания унизить нижестоящего
человека. Хотя кто сказал, что ты ниже Глафиры? Жизнь длинная, попомни мои
слова, Глафира еще придет к тебе кланяться и просить денег. А ты тогда, сделай
одолжение, не выплескивай на нее суп. Если хочешь быть интеллигентным
человеком, всегда вежливо разговаривай со своей домработницей. А вообще, ищи
себе богатого мужа или начинай зарабатывать сама, потому что лучшая защита
женщины – ее толстый бумажник.
Быстро повернувшись на каблуках, Леонид исчез. Я побежала в
гримерку. «Это шоу-биз, детка!» В который раз я слышу эту фразу! Актер на сцене
и в жизни – это два разных, подчас полярно разных, человека. Никогда бы не
поверила, что Борисеев способен утешать поломойку! А он, оказывается, добрый,
милый человек…
Увидав меня, Глафира заорала:
– Таняша!
Я вздрогнула: что опять?
– Милая, прости, прости, прости…
Я попятилась к двери, но хозяйка бросилась мне на шею.
– Ну извини, я устала, измучилась. Вот, возьми чистую
одежду, суп был замечательный.
Я обняла Глафиру:
– Нет, я сама виновата! Гадкий вышел супешник.
– Великолепный!
– Несъедобный.
– Прости!
– Ты меня извини.
– Я тебя люблю!
– Я тебя тоже!!!
Из глаз Глафиры брызнули слезы, и из моих одновременно тоже.
Через секунду мы зарыдали, сжимая друг друга в объятиях. У хозяйки началась
истерика, я, кое-как справившись с собой, напоила певицу водой. Но Глаша не
успокаивалась. Она плакала в машине и не пришла в себя дома.
В конце концов Свин, который, застав нас в момент обоюдных
рыданий, отчего-то не стал материться и драться, принес нам по чашечке приторно
сладкого чая и с несвойственной ему заботливостью произнес:
– Вот что, истерички мои, глотайте и ложитесь.
Я залпом осушила чашку, почувствовала разливающееся тепло и
моментально заснула прямо в гостиной, сидя в кресле.
Проснулась я от немилосердной боли в спине и сначала не
поняла, где нахожусь. Потом вспомнила все: скандал, бурное примирение, истерику
Глафиры, чаепитие в гостиной. Нужно встать, умыться, раздеться и лечь в
кровать. Спать в кресле оказалось страшно неудобно, у меня свело поясницу.
Кое-как я поднялась, дошла до двери, потянула за ручку и в
приоткрывшуюся щель услышала быстрый шепот:
– Эй, осторожней, не разбудите, а то завоет, –
говорил незнакомый мне человек.
– Там снотворного килограмм, – очень тихо ответил
Свин.
Удивившись, я осторожно прильнула к щелке и увидела Митю,
шофера, который нес Глафиру, ноги певицы, обутые в лаковые сапожки, безвольно
болтались, руки свесились. Рядом шел Свин. Парочка исчезла на лестничной
клетке. Не успела я оценить происходящее, как продюсер вернулся, ведя за руку…
Глафиру. Певица поправила темные волосы.
– Все усекла, лапа? – спросил Свин.
– Ага.
– Помнишь, как действовать?
– Да.
– Тогда вперед и с песней, – велел Семен.
Глаша скрылась в конце коридора, Свин вышел на лестницу,
щелкнул замок. Я подождала пару минут, потом пошла к себе. Что у нас
происходит? Сначала хозяйку, крепко спящую, выносят из квартиры, а через
секунду она возвращается, бодрая и бойкая. Но обдумать случившееся не
получилось, сон свалил меня с ног.
– Танька, Танька, ну где же ты? – долетело до меня
сквозь дрему.
Я села, схватила халат и понеслась в спальню к Глафире.
– Ванну и кофе, – принялась командовать хозяйка.
Я дернула в разные стороны шторы. Яркий свет залил комнату.
– Закрой, – заорала Глафира и мигом натянула
одеяло на лицо, – глаза болят! Дай тапки.