— Где ж вы до этого работали? — не удержался Илья Игоревич после очередного появления сопровождающего.
— Я не работал, — улыбнулся Андрей одними губами. — Я служил.
— А служили где?
— В армии. Командир разведроты.
— Афганистан?
— В том числе. Костик, там, не доезжая моста, будет просёлок влево. Сверни и метров через сто встань.
На просёлке пришлось постоять подольше. Андрея не было с полчаса, потом он материализовался из темноты, поманил водителя Костика рукой. Костик вышел, посовещался о чём-то с Андреем, вернулся и вытащил из-за сиденья автомат.
— Посидите пока, — посоветовал он. — Мы тут прогуляемся…
Причину тревоги Илья Игоревич обнаружил мгновенно. Вслед за ними с горы сползали две светящиеся точки. На середине спуска неизвестный автомобиль остановился, вроде послышалась музыка.
Андрей вернулся, сел рядом с Ильёй Игоревичем.
— Там наверху раньше было кафе, — объяснил он. — Местные останавливались, шашлыки жарили. Кафе давно разнесли в щепки, а они все жарят… Костик сейчас посмотрит и вернётся. Не тревожьтесь.
— А я и не тревожусь, — соврал Илья Игоревич. — Вы зачем осторожничаете?
— Низачем. Указание такое. А вот и Костик.
Костик кивнул Андрею успокаивающе, отодрал от куртки репейники, пристроил автомат на место и повернул ключ зажигания.
— За мостом осторожнее, — предупредил Андрей. — Там стекло.
— Знаю.
Здание на краю аула архитектурой напоминало сельский клуб. Таковым и являлось. Андрей проводил Илью Игоревича внутрь, посветил фонариком, убедился, что окна плотно забиты и тогда уже зажёг свечу.
— Сейчас к вам подойдут, — сказал он. — Если чаю нужно или ещё чего, скажите. Закончите разговаривать, свечку погасите и выходите вон в ту дверь.
Вместо ожидаемого азербайджанского террориста в тёмную комнату вошла тоненькая девушка. Она куталась в байковое солдатское одеяло, из-под которого торчали джинсы, заправленные в когда-то бывшие белыми вязаные шерстяные носки. Рыжие волосы выбивались из-под мохнатой папахи.
Девушка села за стол рядом с Ильёй Игоревичем, зябко поёжилась и спросила:
— Может быть, у вас есть сигарета, пожалуйста?
Даже если бы не акцент, само построение фразы отчётливо выдавало англо-саксонское, возможно, заокеанское, происхождение. Лишённый предрассудков Илья Игоревич тем не менее напрягся.
— Вы кто?
— Джейн Маккой. Американская журналистка. Фрилэнс.
— А что вы здесь делаете?
Лицо девушки сморщилось, как от звука бормашины. Она закусила губу.
— Не знаю, — неожиданно призналась Джейн. — Я сперва думала, что понимаю. А теперь не понимаю. Я жду.
— Чего?
Девушка пожала плечами.
— Чего-нибудь. Жду. Чего-нибудь. Может быть, войны. Возможно, землетрясения. Беды. Или кто-нибудь приедет и заберёт меня. Вот вы приехали. Но вы меня не заберёте. Да?
— Мне нужен один человек. Его зовут… Вы знаете?
— Знаю. Да. Его зовут Аббас Гусейнов. Только вы его не увидите.
— Почему?
— Не знаю. Так решили.
— Кто?
— Те, кто показал вам дорогу. Мне передали, что с вами буду говорить я.
— А вы здесь причём?
— Я его прятала в Москве. Я привезла его сюда. Я знаю всю историю.
Илья Игоревич посмотрел на сидящее рядом тщедушное существо и ощутил мощнейший прилив негодования. Конечно же, государство доведено до полного развала. Но и в этом случае невозможно предположить, чтобы эдакая пичуга, да ещё и иностранка, могла бы беспрепятственно вывезти из Москвы и транспортировать за полторы тысячи километров одного из самых разыскиваемых преступников в новейшей истории. ФСБ. МВД. «Альфа». «Вымпел». Бдительные российские граждане. И вот под носом у них сущий заморыш проводит операцию, которая… Которая — что? Которая необъяснима и невозможна. Будет о чём рассказать Федору Фёдоровичу. Надо всё-таки, чтобы он знал, с каким контингентом вынужден работать и какое наследство досталось ему от предшественников, не к ночи будь помянуты.
— Он где? — спросил Илья Игоревич в лоб. — Здесь?
Девушка оглянулась на дверь, за которой скрылся Андрей, и покачала головой.
— Он был здесь. Ещё утром. Потом я его не видела.
— Может, он в другой комнате?
— Здесь нет другой комнаты. Здесь вообще нет комнат. Только эта, и ещё подвал, где мы прятались днём. Больше ничего. Здесь его нет. И в подвале тоже нет.
— Ну тогда, — решительно заявил Илья Игоревич, — разговаривать не о чём. Я приехал специально, чтобы увидеться с Гусейновым.
Он оглянулся и увидел стоящего рядом Андрея. Тот, как и положено настоящему разведчику, появился совершенно бесшумно, даже старые половицы не скрипнули.
— Илья Игоревич, — сказал Андрей. — Вы вправе уйти, и мы немедленно отвезём вас обратно. Однако присутствие здесь госпожи Маккой в Москве ни с кем не обсуждалось. Про неё вообще никто не знает. Ларри Георгиевич просил вам передать, что ваша встреча с ней есть жест доброй воли с его стороны и демонстрация наивысшего доверия. Поговорите. Если у вас после этого возникнет необходимость увидеть ещё кого-то, скажите мне. Попробую организовать. Чаю не желаете?
Он бросил на стол полиэтиленовый пакет с батарейками и снова скрылся за дверью.
Дженни протянула Илье Игоревичу диктофон и четыре кассеты.
— На них поставлены номера. Здесь записано всё, что он рассказал, около двух часов. Потом мои комментарии. Многое из этого уже на серверах, готово к передаче в Интернет. Достаточно нажать кнопку.
— И кто будет нажимать?
— Я оставила все инструкции… Одним людям… Я больше не принимаю решений. Я жду.
Илья Игоревич испытующе посмотрел на девушку, убедился, что психологически она находится в весьма тяжёлом состоянии, надел наушники и включил диктофон.
Когда кассеты закончились, Илья Игоревич встал и прошёлся вокруг стола.
— Я всё понял, — сказал он. — Но у меня совершенно другой вопрос. Вернее — два вопроса. Можно? Первый вопрос такой. Вы с ним сколько-то дней прожили в Москве и, насколько я понимаю, около месяца здесь. Лучше вас его вряд ли кто знает. Скажите честно, что из этого правда?
— А как вы сами думаете?
— Не знаю, — признался Илья Игоревич. — Вернее сказать — даже не хочу знать. Если хотя бы половина и если документы, которые вы зачитываете, действительно существуют в природе и могут быть предъявлены, то это катастрофа, равной которой в истории России не было. Знаете весёлую птичку — страуса? Как что не так — голову в песок. Так вот. В этой ситуации не то что голову, а самому хочется в песок зарыться метра на три и пожить там лет десять-пятнадцать, пока все это не пройдёт. Но вы мне не ответили…