– Вовсе даже не чуток, а очень сильно, – взвыла
Ольга, – откуда эта вонь? Быстро признавайтесь! Ирка, у тебя натирка для
мебели с этой отдушкой?
– Вы чего, – принялась отбиваться домработница, –
мне и в голову не придет в этой халупе буфеты натирать!
– Значит, наплевав на меня, кто-то приобрел такой дезодорант
для туалета, – окончательно озверела Зайка.
– А вот и нет, – сообщил Кеша, – это свечи.
Ольга принюхалась, потом вскочила и опрометью бросилась в
сад. С улицы долетел ее высокий, нервный голос:
– Конечно, я всегда знала, что Дарья терпеть меня не может,
но чтоб настолько!
Я почувствовала себя хуже некуда. Дегтярев, сердито сопя,
ушел в ванную, Ирка шмыгнула на кухню, Кеша пошел за женой в сад.
– Ну, мусик, – воскликнула Машка, – однако ты
даешь! Ведь когда ты собралась в хозяйственный, я специально предупредила –
только не бери кокосовую отдушку, Зайка ее ненавидит до потери пульса!
Я горестно смотрела на пылающее пламя. Уж не знаю, как
происходит у других людей, но мне категорически нельзя говорить перед походом в
магазин:
– Дашутка, не покупай ЭТО! Все, что угодно, только не ЭТО!
С абсолютной гарантией я именно ЭТО и куплю, причем в
больших количествах. Еще хуже дело обстоит с дорогой. Если я собираюсь к
кому-нибудь в гости и мне говорят: «Дарья, там встретится левый поворот. ТУДА
не езди» – и что же я сделаю? Совершенно точно, именно ТУДА и сверну.
Я вообще не понимаю, за каким чертом люди советуют, чего
предпринимать не стоит, только запутывают меня. Та же Маруська должна была
спокойно сказать:
– Муся, приобрети самые обычные свечи, без всякого запаха.
Уж будьте уверены, выполнила бы приказ с аптекарской
точностью. Я очень ответственный человек.
– Мать, – крикнул из сада Кеша, – погаси свечи и
открой все окна.
Я задула фитили в гостиной, потом сбегала в свою и Машину
спальни, вовремя вспомнила, что наверху горит еще с десяток, и полезла на
второй этаж.
В доме стояла тишина, все население высыпало в сад утешать
Ольгу, только из столовой доносилось счастливое чавканье. Кто-то из собак,
скорей всего высокий Банди, воспользовавшись темнотой и отсутствием хозяев,
подъедал забытое на столе мороженое.
Я хотела крикнуть: «Это что за безобразие, ну-ка отойдите от
еды».
Но потом подумала и промолчала. Пусть хоть у Бандюши будет
праздник!
Кое-как я влезла наверх, затушила свечи и, распахнув окно,
крикнула:
– Полный порядок.
– Сбрось мне рубашку, – попросил Кеша, – что-то
сыро становится.
– Где она висит?
– На спинке стула.
– Не вижу.
– Ладно, сейчас сам приду, – покорно ответил Аркадий.
Через секунду на лестнице послышались голоса, раздраженный
Зайкин и тихий Аркашкин:
– Ни о чем ее попросить нельзя.
– Ладно тебе, ей и впрямь в темноте ничего не видно.
– Она меня не любит.
– Не говори ерунды.
– Ты тоже хорош! Меня тут все терпеть не могут!
– Просто сегодня очень душно, вот ляжешь спать и к утру все
забудешь! Мы тебя обожаем, – засюсюкал Кеша, пытаясь залить пламя
Зайкиного гнева.
– А свечи? – продолжала сердиться Ольга.
– Ну забыла она, со всяким случиться может.
– А губы, – не успокаивалась Зая, – зачем Даша
сказала, что они отвалятся, так оно и случилось!
– Ой, – крикнула я, – ну прости, я пошутила
неудачно! Неужели и правда отклеились в эфире?
– Нет, слава богу, – простонала Ольга, – до него
мне гример целый час потом пыталась нормальный рот сделать, пока кто-то не
предложил «Фейри» помыть.
– Помогло?
– Ага, краска сошла, кожа тоже, теперь очень больно, –
жалобным голосом протянула Ольга, поднимаясь по лестнице.
Ступеньки скрипели, следом за женой шел Аркашка.
Полная раскаяния, я бросилась им навстречу:
– Зайчоночек, но ведь я не хотела, думала, как лучше!
– Я и не сержусь, – простонала Ольга, – просто
обидно, я люблю тебя, а ты меня нет.
– Мусик, – подала голос Манюня, – вернись на
второй этаж, ступеньки не выдержат троих.
– Вовсе мы не такие жирные, – отмахнулась я.
– Муся, шагай назад, а то…
Она не успела договорить. Раздался треск, вопли, перила
выскользнули из моих пальцев, вслед за ними пропала и опора под ногами. Издав
крик ужаса, я упала на что-то мягкое, копошащееся, теплое.
– Снап! Я тебя раздавила!
– …! – басом выпалила собака, и я поняла, что это не
ротвейлер.
Снап не умеет говорить. Впрочем, если б даже умел, то не
стал бы материться. Он очень интеллигентный пес; вот Банди, тот способен на
хулиганские выходки, но он тоже не обладает даром речи, значит, я хлопнулась на
полковника.
– Дегтярев, – с возмущением сказала я, – тут полно
женщин, а ты ругаешься, да еще нецензурно. Неужели не стыдно?!
– Я?! – донесся совсем из другого конца комнаты голос
Александра Михайловича. – Я матерюсь?
– Кто же тогда?
– Мусик, – пропищало существо, лежащее подо мной, –
какая разница, у кого вылетело не то слово, по мне, так лучше выяснить, живы ли
упавшие. Ау, Кеша, Зая, вы как?
И тут вспыхнул свет. Стоваттная лампочка ярко осветила место
катастрофы. На полу лежали обломки того, что еще недавно было лестницей. Зайка
сидела около трюмо и дрожащими руками ощупывала голову. Кеша, кряхтя, встал на
ноги. Из спальни Дегтярева с откровенным ужасом в глазах выглядывали собаки.
Морда Банди вся перемазана мороженым, а Снап от носа до ушей в геркулесовой
каше. Александр Михайлович вжался в угол около моей комнаты, Ирка почему-то
надела себе на голову пластиковую хлебницу.
– Муся, – попросила придавленная Машка, – сделай
одолжение, встань, мне очень тяжело.
Я поднялась и с укоризной сказала:
– Я и предположить не могла, что ты знаешь столь нецензурные
выражения.
– Ты о чем? – невинно захлопала глазами девочка. –
Не врублюсь никак!
– Кто матерился, когда я на него упала, а?