– Если тысячу разделить на два, то получится пятьсот, –
справедливо заметила я.
– С вас полторы штуки.
– Минуточку! Ты же просила тысячу.
– Так я тогда еще вашу тачку не видела, – простодушно
объяснила повышение тарифа Аллочка.
Я вытащила из кошелька три зеленые бумажки.
– Пословицу про синицу в руках и журавля в небе слыхала?
Держи и говори.
Аллочка посмотрела, потом выхватила из моих пальцев купюры.
По ее довольному личику я поняла, что нахалка вовсе не рассчитывала получить
затребованную сумму, похоже, что и триста долларов ей много.
Аккуратно сложив ассигнации, девочка довольно вздохнула и
завела рассказ.
У нее есть подружка, Вера Коробко. Живут в одном дворе,
вместе ходили в детский сад, потом в школу, затем в медицинское училище. И у
Веры, и у Аллы нет никаких родственников, кроме мам. Аллочкина мать вполне
нормальная, только бедная и слишком замороченная тетка, стоит у прилавка в
супермаркете. Денег особых в доме нет, экономить удается на продуктах, мать
иногда приносит домой кое-что из харчей, которые подлежат утилизации из-за
прошедшего срока годности. Аллочке, естественно, хочется красивой одежды,
косметики, золотых сережек, только о таких вещах, как ювелирные украшения, ей и
мечтать не приходится. По этой причине Аллочка и пошла в училище, она слышала,
будто медсестры отлично зарабатывают, им больные хорошо отстегивают, а еще
можно кормиться на местной кухне, там всегда остается еда.
Но по сравнению с Верой Алла жила просто шикарно. Ее мама,
накопив рублишек, покупала дочери обновки, а один раз они даже летали в Турцию
отдыхать, всего на неделю. Поселились в самом дешевом отеле, но это была
настоящая заграница.
У Веры же мать пила горькую, а в трезвые минуты пыталась
наскрести денег на очередную бутылку. В доме не имелось даже телевизора и
холодильника, потому что родительница пропила все. Вера мечтала стать врачом,
но очень хорошо понимала, что в институт ей просто так не поступить. Оставалась
лишь одна призрачная надежда выбраться из ямы: окончить училище на одни
пятерки, проработать год в больнице и пойти на вступительные экзамены по рабочей
квоте.
Оказавшись на практике, Верочка, как и Алла, не гнушалась
брать деньги у больных. Собственно говоря, стать доктором, хирургом ее
подталкивало не благородное желание исцелять людские недуги, а элементарный
расчет. На одной лестничной клетке с Верой жила женщина – врач. Дама имела
машину, хорошую одежду, у ее сына был плеер, вещь, о которой Вера не могла даже
мечтать. Вот поэтому Коробко и решила: профессия медика – прибыльное дело.
Я молча слушала наивные рассуждения Аллочки. Это неправда,
что из бедного дитяти обязательно вырастает интеллигентный, целеустремленный,
добрый человек. Скорее наоборот, получаются такие, как Алла и Вера. Детство в
лишениях формирует комплексы, от которых потом полжизни не избавиться. Слава
богу, что у меня в детстве была бабушка, которая как могла баловала внучку.
Понравившуюся мне вещь она почти никогда не могла купить сразу, но Фася
старательно копила деньги, и в результате я становилась счастливой
обладательницей платья, туфелек или куклы. Бабуся никогда не попрекала меня
куском хлеба, вдосталь угощала конфетами, а в десятом классе наняла мне
репетиторов, чтобы я без проблем сдала вступительные экзамены. Только став
взрослой женщиной и заполучив Аркадия, я поняла, как трудно было бабушке тащить
на плечах внучку, но я ни разу не слышала от нее жалоб и фразы: «Корми, пои
тебя, заразу!»
Я выросла в любви, ласке, с ощущением того, что меня балуют.
А вот у Веры и Аллы все было наоборот, поэтому я без удивления сейчас слушала
рассказ о том, что случилось с Коробко.
Вчера вечером Верочка пришла к Алле и показала ей огромную
сумму – пятьсот долларов.
– Это откуда? – обомлела Аллочка.
– Заработала, – ответила подруга.
– Где? Кто дал? – принялась допытываться Алла.
Вера села на стул.
– Деньги тратить не стану, положу на сберкнижку, пусть
проценты растут. Потом еще накоплю и на коммерческое отделение поступлю.
– Лучше одежду купи! – воскликнула Аллочка. – Все
равно на оплату учебы не хватит!
– Ну уж нет, – отрезала Вера, – нам в училище
остался целый год до диплома. За двенадцать месяцев можно еще тугриков нарыть!
– Где ты их взяла? – заныла Алла.
Вера сначала не хотела откровенничать, но Аллочка насела на
нее, и в конце концов подруга раскололась. К ней в больнице подошла женщина,
очень милая, с сильно накрашенным лицом, и предложила полтысячи долларов за
пустяковую услугу.
Практиканток в клинике использовали вместо санитарок.
Вообще-то их должны были обучать профессиональным навыкам, но вечно занятым
медсестрам не хватало времени, а техничек дефицит, поэтому практика сводилась к
мытью полов, подаче судна, смене постельного белья и сбору грязной посуды после
еды.
Так вот, дама, обратившаяся к Вере, попросила на пару минут
отключить аппарат у Якунина, просто вытащить вилку из розетки, а потом снова ее
воткнуть.
– Зачем? – удивилась я.
– Экая вы несообразительная, – укорила Аллочка, –
хотя откуда вам знать! Якунин был на искусственной вентиляции легких, сам
дышать не мог!
– Постой, – ужаснулась я, – значит, Вера нарушила
работу прибора…
– Ага, – кивнула Алла, – точно. Дождалась, пока
медсестра из реанимации выйдет, взяла ведро со шваброй и вроде полы мыть
почапала. Ну а потом со штепселем поиграла. Никто и не удивился. Аппаратура
работает, а больной тю-тю. Он тяжелый был!
Я вспомнила, как доктор сказал, что у Сергея после операции
появился шанс выжить, и пришла в еще больший ужас.
– Боже! Она убила человека! За пятьсот долларов! И ты не
рассказала никому?
Алла дернула худенькими плечиками.
– Фигли мне вмешиваться? Верка сама, без меня дело
провернула. Боялась, конечно, только ее Катерина уговорила.
– Кто? – подскочила я.
– Ну тетку эту Катей звали, – сказала Алла, – она
Верку в кафе повела, тут недалеко, и все-все ей объяснила. На Западе
давным-давно безнадежных больных убивают, гуманным способом. Эвта… Эфта… Экта…
– Эвтаназия.