– Сюда, Джон, – велел хозяин, – это доктор, дай лапу.
Ротвейлер протянул травмированную конечность. Маруська
увидела большую занозу, сбегала домой за инструментами и лекарствами. Все
время, пока она обрабатывала подушечку, Джон сидел, словно изваяние, не издавая
ни звука, но после завершения процедуры вежливо лизнул Маню. С тех пор, завидя
мою дочь, он останавливается, пару секунд смотрит на нее, делает какое-то
странное движение задней частью тела, мотает головой и уходит…
Я раскрыла дверь, ожидая увидеть Кешу и Зайку, но на пороге
маячила огромная фигура. Рост, как у моего сына, примерно метр девяносто пять,
зато объем! На всякий случай я отступила назад и, нашаривая рукой зонтик,
дрожащим голосом осведомилась:
– Э… очень приятно, рада встрече. Вы к кому?
– Не узнала, Дашутка? – пророкотал дядька густым басом. –
Здорово же я изменился!
Я перевела дыхание, увидела у него в руке пухлый чемодан и
оставила попытку найти зонтик. Слава богу, это не грабитель и не сексуальный
маньяк, а кто-то из приятелей. Только вот кто?
– Простите, – заулыбалась я, – никак не припомню, где мы
встречались…
– В постели, – без тени улыбки ответил дядька, – я твой муж,
бывший.
– Который? – ошарашенно спросила я, пытаясь разглядеть его
лицо.
Как назло, сегодня перегорела лампа, освещающая вход в дом.
– Насколько припоминаю, четвертый, – хмыкнул незваный гость.
– Генка! – ахнула я и, споткнувшись о ковер, чуть не упала.
– Ты откуда?
– Из Америки, – фыркнул бывший супруг, – из города Юм, штат
Пенсильвания. Так пустишь меня или на пороге беседовать станем?
– Входи, конечно, – засуетилась я.
– Нас двое, – предостерег Генка.
– Ты с женой приехал? С Ренатой? – Сказав последнюю фразу, я
осеклась.
Ну надо же сморозить такую глупость! Женщина, на которой
Генка женился после развода со мной, давно умерла. Это она настояла на выезде в
Америку, и это у нее в тот момент имелась крошечная дочка Машенька, грудной
младенец. Генка упросил меня временно взять девочку к себе.
– Ну будь человеком, – ныл он, – сама понимаешь, с
новорожденной в эмиграции по первости тяжело. Вот устроимся и заберем.
Я дрогнула, и Рената с Геной привезли кулек с Машкой.
Девочку мне отдали просто так, без всяких документов. Отчего Рената не подумала
про бумаги, мне до сих пор непонятно, а сама я просто позабыла спросить про
свидетельство о рождении. Правда, мне оставили телефон бабушки, матери Ренаты,
но Генкина жена предупредила: «Ей звони только в крайнем случае, у нас полная
нестыковка во взглядах». На мой робкий вопрос: «А кто отец ребенка?» –
последовал категоричный ответ: «Малышку нашли в капусте, я мать-одиночка».
Мне показалось неэтичным продолжать расспросы, и молодожены
отправились за океан, покорять страну статуи Свободы. Долгое время от них не
было ни слуху ни духу. Маня села, потом пошла, заговорила и совершенно не сомневалась
в том, что является моей дочерью. Затем из Пенсильвании пришло письмо, даже
нет, просто цидулька, пара строк. Генка без всяких подробностей написал
буквально следующее: Рената заболела и умерла, он остался вдовцом, Маша ему без
надобности, я могу оставить девочку себе.
Поняв, что стала обладательницей как бы несуществующего
ребенка, я позвонила матери Ренаты. Суровый мужской голос сообщил: «Более не
обращайтесь сюда, она умерла».
– Но девочка, Маша, – заблеяла я, – мне нужно ее
свидетельство о рождении.
– Знать ничего не знаю, – отрезал грубиян.
Несколько месяцев я ломала голову, как поступить, Маньку
нельзя было записать в детскую поликлинику, не взяли бы ее и в детский сад, а
потом и в школу. В конце концов Александр Михайлович потер затылок и сказал:
– Не дергайся.
Спустя неделю приятель принес мне зелененькую книжечку, я
раскрыла ее и обомлела. Воронцова Мария Константиновна. Дегтярев, недолго
мучаясь, сделал из Аркадия и Маруськи родных брата и сестру. Что сказал мой
первый муж Костик, узнав о том, что обзавелся еще и дочерью, лучше не
повторять, хорошо хоть он не понесся с заявлением в милицию. Правда, для того
чтобы избежать громкого скандала, пришлось отказаться от алиментов на Аркадия.
Но я не слишком расстроилась. Жадность родилась раньше Костика, и он очень
неохотно выделял на нужды мальчика копейки.
Больше о Генке я ничего не слышала. Некоторое время назад к
нам, в Ложкино, приехала Капитолина, американка российского розлива, нынешняя
жена Гены. Историю, связанную с ее прибытием, я уже один раз рассказывала и
повторять вновь не хочу.
[1]
После возвращения Капитолины в Юм мы примерно полгода
переписывались, но потом обмен письмами тихо сошел на нет. И вот теперь Генка
заявился собственной персоной.
– Ты с Капитолиной! – обрадовалась я. – Входите скорей.
Гена молча шагнул в холл, и я опять поразилась – каким он
стал толстым, просто человек-гора. Следом за ним метнулась тень. Я хотела было
воскликнуть: «Сколько лет, сколько зим!» – и обнять Капитолину, но осеклась.
У шкафа с саквояжем в руках стояла не она. Это вообще была
не женщина, а худенький подросток, одетый самым нелепым образом для московского
вьюжного февраля. На юноше были джинсы и ярко-красная куртка из плащовки, а на
ногах – непропорционально огромные, жуткие кроссовки, белые с черным, на
рифленой подошве.
– Я развелся с Капитолиной, – спокойно пояснил Гена, снимая
пальто, – уже давно, теперь снова холостяк. Знакомься, это мой приятель Генри.
В ту же секунду парень сдернул с головы бейсболку и на отличном
русском языке произнес:
– Добрый вечер, сударыня. Рад знакомству, разрешите
представиться. Генри Малкович, орнитолог.
Я уставилась на абсолютно седые кудри, упавшие на его плечи
из-под дурацкой кепки. Этому типу оказалось лет шестьдесят, не меньше.
– Э-э, – забормотала я, – очень приятно, просто здорово,
прямо до зубовного скрежета радует, что вижу тебя, Гена, и твоего э-э… друга.
– Надеюсь, ты не приняла нас за «голубых», – фыркнул бывший
муженек, – мы с Генри коллеги, у нас дела в Москве.
– Коллеги? – изумилась я. – Ты, насколько помню, был детским
врачом, а Генри орнитолог, птичек изучает, или я не расслышала?
Генка тяжело вздохнул: