– Правильная позиция, – одобрила я и увидела, что в дверь
входят Маня и Аркадий.
Вечером ко мне в спальню явилась Машка и, плюхнувшись на
кровать, спросила:
– Мусечка, мы ведь очень богаты?
– Смотря с кем сравнивать. Если с Биллом Гейтсом…
– Муся, я серьезно!
– Давай скажем так: у нас есть средства, чтобы ни в чем себе
не отказывать в разумных пределах.
– Это как?
– Ну, если Зайка, например, захочет коллекционировать
раритетные, многокаратные камни, а я начну прикуривать от стодолларовых
бумажек, нашего капитала надолго не хватит.
Маруся стала заплетать из бахромы пледа косички.
– Скажи, если вынуть со счета двести тысяч долларов, мы
разоримся?
– Нет, но это очень большая сумма, зачем тебе такая?
Маруська оставила плед в покое.
– Я теоретически интересуюсь. Мы снимали со счета
когда-нибудь столько?
Я задумалась.
– Когда дом строили, естественно, все время запускали туда
руку и в конечном итоге потратили больше, чем двести тысяч, но единовременно не
брали никогда.
Маруська втянула на кровать Хучика и, пощипывая его за
жирные складки, спросила:
– А чьи деньги?
– Наши, общие, – улыбнулась я.
– И мои?
– Конечно. У тебя же есть кредитная карточка, хотя Аркашке
потребовалось предпринять кое-какие шаги, чтобы ее выдали несовершеннолетней
сестре. Покупая что-либо в магазине и расплачиваясь карточкой, ты…
– Я никогда не беру много денег, – прошептала Маруська, –
неудобно как-то.
Я прижала дочь к себе.
– Трать, пожалуйста, деньги на то и существуют, чтобы
пускать их на ветер. Тебе хочется что-то дорогое, и ты не решаешься приобрести?
Ну-ка, признайся, присмотрела колечко? Или часики?
Маня покачала головой.
– Скажи, Мусик, а сколько мы дали Вале Ереминой, когда у нее
заболела дочь?
– Ты помнишь об этой истории? – удивилась я.
Когда трехлетняя девочка Валентины заболела раком крови, мы
подарили Ереминой деньги на операцию. Валя увезла Олесю в Чикаго, где ребенка
вылечили.
– Помню не только это, но даже то, как я жила у Гены и этой…
женщины.
– Что ты, Маня, когда Гена и твоя родная мать уехали в
Америку, тебе исполнилось всего несколько месяцев!
– Все равно! – упорствовала Маруська. – Хочешь, их комнату
опишу. Темная, огромная, со здоровенным диваном! Кстати, почему мой отец ни
разу не появлялся?
Я разозлилась на Генку. Вот противный мужик! Явился к нам
без приглашения, взбудоражил ребенка. Маня никогда раньше не задавала вопросов
о своих родителях. Нет, конечно, она знает правду. Я считаю, что люди, не
рассказывающие приемным детям истину, очень рискуют. Всегда найдутся «добрые»
дяденьки и тетеньки, которые с радостью сообщат ребенку, что он не родной у
мамы.
Но Маня считала матерью меня, Аркадия братом и до сих пор
жила вполне счастливо, пока не объявился Генка, живое напоминание о давно
погребенном прошлом.
– Манечка, – как можно более ласково сказала я, – вряд ли
родные мать и брат любили бы тебя больше, чем мы. Ты – наше солнышко.
– Похоже, Ренате было наплевать на всех, – сказала Маня и
пошла к двери.
На пороге она обернулась:
– Так сколько мы дали Вале Ереминой?
– Сто тысяч.
– Долларов?
– Да.
– Она их вернула?
– Манечка, Вале неоткуда взять такие деньги.
– И ты никогда не жалела, что они пропали?
– В других обстоятельствах меня, скорей всего, задушила бы
жаба, – честно призналась я, – но речь шла о жизни ребенка.
Внезапно Маша повеселела.
– Да, ты права! Когда кто-то болеет или инвалид… Ему надо
помочь!
С этими словами она выскользнула за дверь. Я откинулась на
подушку. От разговора остался неприятный осадок, и на душе скребли кошки.
Глава 20
Утром меня разбудил бодрый голос:
– Дети, в школу поднимайтесь, петушок пропел давно.
Не поняв спросонья, кто вошел в спальню, я пробормотала:
– Маня, уйди, еще полчасика полежу.
– Вставай, счастье проспишь, – настаивал голос.
Я рывком села и только потом открыла глаза. Залитый лучами
скудного февральского солнца, глядя на меня, ухмылялся Генка. Я схватила одеяло
и натянула его на голые плечи.
– Меня можешь не стесняться, – засмеялся бывший муж, – я
видел тебя в разных видах. Кстати, ты прекрасно сохранилась, больше тридцати
пяти не дать.
– Спасибо, – буркнула я, нашаривая левой рукой халат.
Генка, продолжая улыбаться, подал мне пеньюар. Если вы
думаете, что он отвернулся, когда я, придерживая зубами одеяло, всовывала руки
в рукава, то ошибаетесь.
– У тебя даже целлюлита нет, – констатировал он, – большая
редкость для бабы.
– Просто я не набрала лишний вес.
– Как человек с медицинским образованием могу заверить, что
целлюлит сплошь и рядом встречается и у худышек, – заявил Гена.
Я затянула пояс.
– Говори, зачем явился? Ведь не о жировых складках
беседовать?
– А ты все такая же, – покачал головой Гена, – не меняешься
с годами. Впрочем, и я остался прежним. Помнишь, как нам было хорошо вместе?
Сказав последнюю фразу, бывший супруг шагнул ко мне, я
юркнула к окну и схватила тяжелую хрустальную вазу. Если он попытается
нежничать, мигом опущу ее на намечающуюся лысину.
– Неужели нам нечего вспомнить? – настаивал Гена.
– Отчего же, – пожала я плечами и выставила перед собой
вазу, – замечательно было! В особенности когда ты напивался до поросячьего
визга, тащил вещи из дома и отдавал их в рюмочной у метро за стакан дешевой
водки.