Ночь Томаса - читать онлайн книгу. Автор: Дин Кунц cтр.№ 50

Дверь открылась, но не закрылась.

Я услышал тяжелые шаги Утгарда в коридоре.

Джой постоял. Потом выключил свет.

Дверь закрылась.

Вероятно, в отличие от Утгарда, Джой массой тела не мог соперничать с Большой Ногой. [38] Его удаляющихся шагов я не услышал.

Поскольку жизнь научила меня осмотрительности, я ждал в темноте, неуверенный, что остался в машинном отделении в гордом одиночестве.

Когда двигатели ожили и мое уютное убежище наполнилось гудением четырехтактных дизелей, вибрацией насосов, постукиванием несущих валов и мириадами других шумов, а буксир начал двигаться, отходя от причальной стенки, я понял, что в машинном отделении кроме меня никого нет, потому что Джою в момент отплытия полагалось находиться у радиопередатчика.

И хотя дыхание у меня чуть успокоилось, я не расслабился. Знал, что грядет ужасное и, даже если в меня не всадят пулю или нож, эту ночь я закончу с такими ранами, которые никогда не затянутся.

Аналогичные раны я уже получал. Чтобы защищать невинных и не попасть в число добрых людей Бурка, которые не ударяли пальцем о палец, приходится смиряться со шрамами на сердце и травмами разума, которые иногда вдруг начинают кровоточить.

Чтобы сделать то, что ты считаешь правильным и справедливым, тебе иногда приходится совершать деяния, которые, если вспоминаешь о них ночью, заставляют задуматься: а действительно ли ты тот самый добрый человек, каковым себя считаешь?

Такие сомнения — главные козыри на руках дьявола, и он прекрасно знает, как ими воспользоваться, чтобы ввергнуть тебя в отчаяние и тоску. А то и подвигнуть на самоубийство.

Оззи Бун, писатель, мой друг и наставник из Пико Мундо, учил меня, когда я работал над первой из этих рукописей, что тон должен быть непринужденным. Он говорил, что только эмоционально инфантильные и интеллектуально недоразвитые люди обожают мрачные и сочащиеся нигилизмом истории.

Как я уже упоминал и как вы, возможно, заметили, я склонен любить жизнь и радоваться солнцу, даже когда небо вроде бы затянули грозовые тучи. Могу найти повод для смеха в разбитой губе, повеселиться над угрозами садиста, выбранного добропорядочными горожанами в начальники полиции.

Пока мы пересекали бухту и выходили в открытое море, я ждал в темноте. И пусть шум мешал сосредоточиться, использовал время для того, чтобы обдумать сведения, которые почерпнул, находясь на борту.

Должно быть, яхта «Июньский лунный луч» находилась лишь в нескольких милях от берега, потому что двигатели сбросили обороты гораздо быстрее, чем я ожидал, а потом ранее шедший по прямой большой океанский буксир начал разворачиваться, вероятно сближаясь с яхтой, чтобы забрать бомбы.

Тихий океан, похоже, стал еще тише, чем при свете дня. Полный штиль только упрощал перегрузку.

Я поднялся и двинулся сквозь чернильную тьму, избегая прикасаться к поверхностям, которые, ранее безопасные, теперь могли обжечь. Мысленно сосредоточился на входной двери, надеясь, что психический магнетизм проведет меня по темному лабиринту.

В какой-то момент интуиция подсказала, что пора браться за дверную ручку. Я протянул руку и быстро ее нащупал.

Приоткрыв дверь, увидел пустой коридор. Меня это не удивило. Перегрузка началась, Джой сидел у радиопередатчика, Утгарду с остальными хватало дел на палубе.

Я подошел к первой каюте по правому борту, попробовал дверь, обнаружил, что она не заперта, толкнул плечом. Вошел, держа пистолет обеими руками.

Верхняя лампа не горела, зато свет попадал в каюту через иллюминатор. Обе койки пустовали. Я двинулся к освещенному стеклянному кругу.

Левый борт яхты «Июньский лунный луч» находился в десяти-двенадцати футах от правого борта буксира. Плавные обводы белой яхты растворялись в тумане, но по количеству ярко освещенных иллюминаторов и окон она могла потягаться с круизным лайнером.

С главной палубы команда яхты спускала на воду надувные черные резиновые камеры, призванные демпфировать удары борта о борт при сильных волнах.

Вернувшись в коридор, я закрыл дверь, направился к ближайшей каюте по левому борту. Вошел так же быстро, как и в первую каюту.

Ее заливал мягкий свет настольной лампы.

Джой оторвался от раскрытого журнала «Максим», в изумлении вытаращился на меня.

Не мешая двери закрыться за моей спиной, я приблизился на два шага, нацелив пистолет ему в лоб. Журнал соскользнул со стола на пол, закрылся.

Джой, ценитель названий яхт, сидел у коротковолнового радиопередатчика. И в первые мгновения вытаращился на пистолет, создавая ощущение, что сейчас перепутает стул с сиденьем унитаза.

Убедившись, что он взял кишечник под контроль и уже думает о том, как обезоружить меня, я чуть опустил пистолет, нацелив на шею, чтобы видеть его лицо.

— Соедини меня с Береговой гвардией. Вызови их.

— Я с ними уже поговорил.

— Свяжись с ними, а не то получишь пулю в ногу.

— В чем дело? Не умеешь пользоваться передатчиком?

Опусти я пистолет, он бы тут же прыгнул на меня.

Рот мой наполнился слюной, прилив которой стимулировала тошнота, вот я ею и воспользовался. Плюнул ему в лицо.

Он дернулся, его глаза на мгновение закрылись, что дало мне шанс врезать ему по физиономии пистолетом. Мушка прочертила щеку, оставив красную кровяную полосу.

Он поднял руку к ране.

И хотя злость в его глазах мгновенно переросла в дикую ярость, он определенно проникся ко мне уважением и, я полагал, уже не бросится на меня сломя голову.

— Свяжись с ними, — повторил я.

— Нет.

Я видел, что убедить его связаться с береговой охраной не удастся. Смерть он определенно предпочитал тюремной жизни.

Он глянул на дверь, вновь перевел взгляд на меня. Джой надеялся, что я решу, будто кто-то возник в дверях, но я знал, что он блефует.

— И потом, их ближайший катер находится в пятидесяти милях от нас, — добавил он, когда я не поддался на его уловку. — Перехватить нас они не успеют.

Двигатели буксира и яхты работали на холостом ходу, шумели погрузочные механизмы, так что я мог не волноваться: выстрела никто бы не услышал. Я прострелил Джою левую ступню.

Он закричал, я предложил ему замолчать, а потом, чтобы добавить весомости моим словам, вновь ударил пистолетом.

Внутри я уже открыл дверь к безжалостности, но мне хотелось захлопнуть ее как можно быстрее. Однако на кону стояли судьба нации и судьбы миллионов, а потому приходилось делать то, что нужно, и без малейших колебаний.