— Без фамилии ты не могла ходить в школу.
— Я никогда не ходила в школу.
— Ты училась дома?
Она промолчала.
— А как без фамилии ты получаешь социальное пособие?
— Я не получаю пособия.
— Но ты же сказала, что не работаешь.
— Совершенно верно.
— Тогда… люди просто дают тебе деньги, когда ты в них нуждаешься?
— Да.
— Однако. Это еще более спокойная жизнь, чем у продавца автомобильных покрышек или обуви.
— Я никого никогда ни о чем не просила… пока не спросила тебя, умрешь ли ты ради меня.
В этом исчезнувшем мире, должно быть, осталась церковь Святого Иосифа, потому что вдали знакомый колокол отбил полчаса, что показалось мне странным по двум причинам. Во-первых, светящийся циферблат моих наручных часов показывал 19:22 и я знал, что они идут правильно. Во-вторых, с восьми утра и до восьми вечера колокол отбивал час одним ударом, а полчаса — двумя. На этот раз он прозвонил трижды, строгим, вибрирующим голосом, донесшимся из тумана.
— Сколько тебе лет, Аннамария?
— В каком-то смысле восемнадцать.
— Ты прожила восемнадцать лет, никого ни о чем не прося… знаешь, ты словно сдерживалась, чтобы обратиться ко мне с действительно большой просьбой.
— Я почувствовала, что ты мне не откажешь.
В ее голосе слышались нотки веселья, но веселилась она не потому, что так ловко провела меня. Вновь я почувствовал, что она говорит максимально откровенно.
В раздражении я предпринял новую попытку получить интересующие меня сведения.
— Без фамилии ты не сможешь получить медицинскую помощь.
— Мне не нужна медицинская помощь.
Я указал на ее живот:
— Через пару месяцев она тебе точно понадобится.
— Всё в свое время.
— Знаешь, это неправильно, вынашивать ребенка без регулярного обращения к врачу.
Она одарила меня улыбкой.
— Ты очень милый молодой человек.
— Странно слышать, когда ты называешь меня молодым человеком. Я старше тебя.
— Тем не менее ты — молодой человек, и очень милый. Куда мы идем?
— Это точно вопрос на засыпку.
— Я хочу сказать, сейчас. Куда мы идем сейчас?
Я получил определенное удовольствие, ответив такой же загадочной фразой, какие слышал и от нее:
— Я должен повидаться с человеком, у которого волосы как шерсть летучей мыши, а язык похож на филе болотной змеи.
— «Макбет», — она идентифицировала происхождение и волос, и языка, лишив меня немалой части удовольствия.
— Я называю его Человек-фонарь. Тебе не нужно знать почему. Встречаться с ним рискованно, поэтому ты можешь со мной не идти.
— С тобой я в полной безопасности.
— Возможно, мне придется действовать очень быстро. И потом, я знаю эту женщину — она тебе понравится. Никому и в голову не придет искать тебя или меня в ее доме.
Рычание за спиной заставило нас обернуться.
На мгновение я уж решил, что гигант преследовал нас, пока мы вели наш полный загадок разговор, а потом каким-то чудом разделился на три части поменьше. Потому что из тумана на нас смотрели шесть желтых глаз, ярких, словно отражатели дорожной разметки, и находящиеся не на высоте человеческих глаз, а гораздо ближе к земле.
Когда же они приблизились и остановились в каких-то десяти футах от нас, я понял, что это койоты. Три.
Но тут из тумана появились шесть новых глаз, и к первой троице прибавилась вторая.
Вероятно, они поднялись из каньона Гекаты. На охоту. Шесть койотов. Стая.
Глава 18
Я жил в Пико Мундо, где прерии переходят в пустыню Мохаве, так что мне приходилось встречаться с койотами. Обычно при таких обстоятельствах, когда они, с опаской относясь к человеческим существам, хотели избежать контакта со мной и не думали о том, чтобы погрызть мои кости.
Однако как-то раз мне довелось столкнуться с койотами, которые отправились за мясом, и, увидев меня, у них определенно потекли слюнки. Тогда мне все-таки удалось уйти, едва не оставив кусок задницы в пасти одного из них.
Если бы я был Хатчем Хатчинсоном и второй раз за семнадцать месяцев оказался на пути стаи голодных койотов, то расценил бы случившееся не как забавное совпадение, а как научное доказательство того факта, что койоты превратились во врагов рода человеческого и поставили своей целью его полное истребление.
В тумане, в зеленой полосе, на краю каньона Гекаты, шесть представителей Canis latrans совсем не напоминали тех милых зверьков, которых продают в зоомагазинах.
И вот это казалось необычным, поверите вы мне или нет, потому что койоты выглядят довольно-таки обаятельно. Они куда более близкие родственники волкам, чем собаки, поджарые, мускулистые, опасные хищники, но лапы у них слишком большие для тела, уши — слишком большие для головы, вот они чем-то и напоминают щенков, такие же милые, как иранский, одержимый убийствами диктатор, когда надевает костюм и фотографируется со школьниками, которых родители по своей воле определили в террористы-смертники.
С узкими мордами, обнаженными клыками, горящими глазами, эти шесть койотов, что стояли передо мной и Аннамарией, ничем не напоминали псов из рекламного ролика о вкусной и здоровой собачьей пище. Более всего они походили на фашистов-исламистов в шерсти.
В наиболее опасные моменты я обычно могу найти хоть какое-то подручное оружие, но в этот момент, в зеленой полосе, мог рассчитывать только на штакетину, если бы успел выломать ее из забора. Не видел я в непосредственной близости ни камней, ни бейсбольных бит, ни ведер, ни швабр, ни старинных фарфоровых ваз, ни сковородок, ни лопат, ни хорьков со злобно вытаращенными глазами, которыми в прошлом удавалось отбиться от врагов.
Я уже начал думать о том, что пора мне преодолеть страх перед оружием и постоянно носить с собой пистолет.
Но, как выяснилось, койотам не удалось застать меня с пустыми руками: моим оружием стала молодая, беременная, загадочная женщина. Когда я предложил ей медленно отходить от этой зубастой банды, она ответила:
— Они только так выглядят.
— Ты про койотов? — не понял я. — Я-то думал, они именно такие.
Вместо того чтобы отступать от хищников в надежде найти незапертую калитку в заборе, Аннамария шагнула к ним.
С моих губ сорвалось нехорошее слово, означающее экскременты, но, надеюсь, я использовал самый благообразный синоним.
Спокойно, но решительно Аннамария заявила койотам:
— Вам здесь делать нечего. Остальной мир ваш… но не это место в настоящий момент.