— Наверх, быстро! Быстрее, засранцы! — рявкнул сержант.
У берега речушки лежали оба «брата-мусульманина» и о чем-то мирно, как дома, беседовали на своем языке.
— Мурзаилов! Ждем, как только поднимутся все доходяги, тогда уходим! Пулеметчик нехотя прервался и с уверенностью бывалого солдата на ломаном, гортанном языке, отдаленно напоминающем русскую речь, начал костерить молодежь, горы, жару, солнце. На его сером, обветренном, заросшем щетиной лице появилась ободряющая улыбка. Как он умудрялся постоянно зарастать щетиной до самых глаз? Загадка. Недаром он памирец.
По ручью никто не шел, «духов» нигде пока не видно, поэтому нужно быстрей уходить. Даем в обе стороны вдоль ручья несколько длинных очередей из пулеметов и уходим. На вершине склона нагоняем выползающих измученных солдат.
Смотрю на их лица, вглядываюсь в их глаза. Выдержат ли? Смертельная тоска и усталость. Пот струится по телам ручьями, гимнастерки белые от засохшей соли (это едкий солдатский пот). Пыльные сапоги и ботинки хлюпают растоптанными подошвами. Они карабкаются, как вьючные мулы. Хрипы, кашель, мат. Мало обстрелянная молодежь пока плохо справляется с выпавшей на ее долю войной. Ну, ничего. Через три-четыре месяца это будут нормальные солдаты — те, кто выживут! Те, кто не будут стараться «закосить» и сбежать куда-нибудь в тыловое подразделение (в санчасть или же госпиталь).
Сержанты затаскивали на вершину склона выдохшихся. Я тоже от протянутых рук не отказался.
Ротный взглянул насмешливо.
— Дополз? Я думал, ты пропал с этим маломерком и вертушки вызывать нужно.
— Да, это еще ничего — чуть грузин «дуба не дал». Еле-еле откачали. Давай бойцов немного разгрузим, постреляем по «духам»?
— Сейчас доложу комбату обстановку и отдолбимся.
— Связист! Связь с комбатом!
Я пошел вдоль лежащих ничком солдат. Вроде силы их покинули, умирают и никогда не оживут, но дай команду и, проклиная все, пройдут еще и еще много километров, сколько надо, и будут идти, пока не выйдут на задачу. А куда денешься?
— Артиллерист! Ставь миномет, комбат дал добро пострелять по «духам». Наводи по тому склону и вдоль хребта метров на пятьсот, расстреляй все мины. АГС и «Утес», лупите по той стороне ущелья, как только разглядите движенье. Огонь пятнадцать-двадцать минут, и рвем отсюда к броне.
Бойцы радостно притащили мины к расчету, а после команды взводного минометчики принялись плюхать эти мины на ту сторону ущелья. Движение «духов» быстро прекратилось. АГС и «Утес» отстрелялись, оставалось по ленте, на всякий случай.
Кавун посмотрел в бинокль на результаты работы и, улыбнувшись, хлопнул меня по плечу.
— Уходим! Ты вместе с Зибоевым и Мурзаиловым прикроешь роту. Через десять минут догоняй, подбирая доходяг.
Пехота ушла, а мы лежали и вглядывались в противоположный берег. Желания догонять «шурави» после ураганного огня у мятежников больше нет.
— Убегаем, мусульмане, и быстро! Очень быстро!
Радостно подхватив пулеметы, солдаты побежали догонять своих, да так, что и не успеть за ними.
Через тридцать минут на последнем гребне я поравнялся с ротой, перед глазами открылась необычайная картина. Огромное скопление нашей техники, которая вся в оранжевом обрамлении.
— Ого! Чем их повара кормили? — заржал Иван. — Пронесло бойцов чем-то необычайным, экзотическим.
— Скорей вниз, может, нам тоже этого осталось, — мечтательно произнес я и жадно облизнул губы. — Жрать хочется весь день: ни банки в мешке, ни сухаря в кармане.
— Ну, ты — желудок, Ник! — засмеялся и хлопнул меня по плечу взводный Серега Острогин.
— Все, хватит болтать, всем быстро вниз. «Трупы» гнать, т. е. доходяг, как можно скорей, через полчаса ни одной машины там не будет, а мы начнем запрыгивать по БМП на ходу. Вперед, пехота, внизу — жратва и отдых, а кто отстанет — я не виноват! — громко скомандовал ротный.
Мы спускались все быстрее и быстрее. Бежать без мин и пулеметных лент с пустыми мешками, конечно, легче. Повстанцы были на приличном расстоянии и стреляли лишь для острастки, подгоняя нашу последнюю роту, спешащую к своим. Ну, ничего, наведем на «духов» с брони авиацию. Хватит нас гонять.
Зачем мы приходили сюда, если бежим без оглядки и боимся опоздать? Зачем мы тут бродили десять дней? Стреляли, взрывали, сжигали? Кто, зачем и как все это планирует?..
* * *
А началась эта операция красиво, как в кино. Прямо реклама советской военной мощи. Нас привезли на аэродром, построили, пересчитали, проинструктировали, еще раз проинструктировали, еще раз пересчитали, проинструктировали, еще раз… Это было почти бесконечно.
К вечеру транспортные самолеты стали прогревать двигатели. Старые АН-12, постепенно заполнялись тремя батальонами нашей дивизии. Стратегия этой операции — десантирование в район Черных гор, что под Джелалабадом. Вся хитрость заключалась в скрытой и быстрой переброске пехоты самолетами, а броня выдвигалась в этот район позднее. Нас бросали к границе с Пакистаном, отрезая «духам» отход, а затем мы должны были прочесывать горы и кишлаки, постепенно возвращаясь к дислокации бронегруппы.
Самолеты загружались солдатами «под завязку», да не просто «под завязку», а так, что бойцы стояли один к одному, бросив в ноги мешки (лететь всего минут сорок). Некоторые стояли на краю поднимающейся откидной аппарели. Наш батальон грузился последним, первая рота — самой последней. Я с интересом наблюдал за этим процессом. Подгонял вместе с ротным солдат и с удивлением обнаружил, что ни мне, ни Кавуну, ни комбату и еще паре офицеров места нет в самолете, как не пытались мы туда втолкнуться.
Седой генерал — комдив Максимов — звучно крякнув, скомандовал садиться вместе с ним в салон — гермокабину. Жизнь становилась еще веселей. В забитом чреве грузового самолета, стоя и потея, я лететь совсем не желал. Только заскочили в салон и сели в уголке, как транспортник тотчас же помчался по бетонке и взлетел.
Почему-то в самолете раздались сразу же рычание, визги, вопли, шум, гам. На шум прямо по головам солдат бросился «бортач», через двадцать минут вернулся, трясущийся, бледный и весь взмокший. Он доложил генералу, что боковой люк начал почему-то отходить. Еле-еле притянули и закрыли. Может, на земле не закрыли хорошо, может, кто-то что-то нажал. Шутники!
Кровь отхлынула от лица комдива, и он смертельно побледнел.
Мы все похолодели. Если бы люк совсем отошел на вираже, выдуло бы не один десяток солдат. Отбомбился бы самолет пехотой по Кабулу. В гробовой тишине мы летели до Джелалабада и только на месте, построившись и проверив людей, дали волю чувствам и матам. Эта красивая операция могла обернуться катастрофой. Набили бойцами самолеты, как селедками бочки, и доложили в Москву о выдающейся стратегической операции.
Александры Македонские, Наполеоны хреновы! Наверное, керосин экономят, перевозят как скотину. Сначала разворуют все, а потом экономят. Скотство!