Иешуа, сын человеческий - читать онлайн книгу. Автор: Геннадий Ананьев cтр.№ 82

«Когда же душа его примет жертву умилостивления, он узрит потомство долговечное, и воля Господа благоуспешно будет исполняться рукою его…»

И не сам ли он, Иисус, проповедовал святость материнства, так отчего же Мария Магдалина не достойна сподобиться этой святости? Она — мать! Он — отец!

«Твоя любовь — небесный дар, огонь, воспламеняющий солому, добычу бьющий с лету ловчий сокол», — этот гимн любви читал ему наставник в Храме Солнца уже после того, как он получил очередную степень Великого Посвящения. — «Твою любовь отвергнуть я не в силах. Будь верен упоенью своему…»

Сколько тысячелетий этому гимну, так взволновавшему его, юного тогда еще Иисуса, а память хранит его по сей день.

Небесный дар…

Столь же упорны в требовании продолжать род свой древнейшие священные гимны Вед. Сейчас Иисус не воспроизводил в памяти стихи тех гимнов, он шел мысленно по строчкам, представляя обожествленные сцены прошлого.

Доволен собой молодой подвижник Джараткару, паломник и нищий, обуздавши томление страсти. Он черпал вдохновение в священных стихах и свершал омовение только в священных местах. Странствуя, он искал совершенства. Но однажды, когда он направлялся к святым местам, чтобы свершить омовение, еще раз испить из Чаши Мудрости глоток Истины, он повстречался с предками своими. Ужас обуял его: предки висели вниз головами в яме, держась лишь за стебель вираны, который к тому же подгрызался огромной крысой.

Ради спасения предков Джараткару готов был на все, на еще большее подвижничество, на истязания телесные лишь бы Великий Творец снял кару свою с тех, кто ревностно служил ему воздержанием и отшельничеством, но в ответ услышал:

— Ты, блаженный, остался единственный в нашем роде. С твоей смертью он прервется, и мы рухнем в адскую бездну, куда последуешь и ты за нами. Чтобы спасти нас — продли род наш. Так угодно Великому Творцу, ибо он сотворил людей ради жизни на земле…

Вроде бы все ясно: он, Иисус, не нарушил троичное, не совершил нечего безнравственного, можно успокоиться и радоваться жизни, но вновь всплывали в памяти слова обета в тайном центре ессеев, вновь звучал как в яви голос иерофанта:

— Ты стал бы вечным рабом Озириса в Храме его, если бы не обуздал плоть свою…

А как теперь он сможет проповедовать в Индии, если ему придется это делать? И если, как и обещал апостолам, вернется в Израиль ради окончательного торжества своей главной цели — ради Царства Божьего на земле?

«Ну и что? Симон-Петр имеет жену и детей, но разве он не самый достойный из учеников моих? Просто не трезвонит о своей семье, и знают о ней только близкие. Разве нельзя так же?»

Караван тем временем увозил Иисуса от смертельной опасности все дальше и дальше по дороге к Дамаску.

Вот остановка на вторую ночевку. Разбиты шатры. Иисус тоже не остается в стороне, помогая слуге Гухе. Женщины в это время разостлали трапезную скатерть прямо на свежей высокой траве, лишь чуточку пригладив ее, и возлегли все вместе на ужин. Не очень долгий, ибо ждала их ночь покоя.

Покоя ли? Слуга со служанкой, похоже, нашли уже общий язык, а что говорить об Иисусе с Марией?

Моментально отлетели все терзания, исчезли все сомнения у Иисуса, какие беспокоили его весь прошедший день, — он наслаждался счастьем в полной мере. И только перед утром, когда Мария Магдалина проворковала от переполнявшего ее счастья: «Ничто нам теперь не помешает всю жизнь любить друг друга», у него вдруг стало неспокойно на душе. И не потому, что он не разделял радость возлюбленной, и не оттого, что ему хотелось чего-то иного, — он уже твердо уверовал в то, что ничего дурного он не свершает, и тоже предвкушал счастливое будущее, полное любви, но вот, гляди ж ты, червячок какой-то шевельнулся в глубине души.

«В чем дело?» — с удивлением спросил сам себя Иисус, знавший, что просто так предчувствия у него не возникают уже давно и что душа его — провидица; однако ответить себе он так нечего и не сумел.

Впрочем, шевельнулось недоброе предчувствие и прошло. Весь день он ехал в полном душевном покое, даже дремал в удобном седле, покачиваясь в такт размеренному верблюжьему шагу.

И следующая ночь, и следующий день тоже прошли без всяких липучих дум и сомнений. А чем дальше караван увозил беглецов, тем уверенней и радостней становилась Мария Магдалина, щедро даря ласки Иисусу, будто весенняя река, взбурлившаяся от полноводности.

С Иисусом же начало происходить обратное: он все больше и больше ощущал неприятную и непонятную ему тоскливость, словно душа его предчувствовала предстоящую опасность. Он старался скрывать от Марии свой непокой, но от любящей женщины разве что скроешь.

— Что беспокоит тебя, милый? Может, в чем-то виновата я? Скажи, и я исправлюсь. Я стану такой, какой ты хочешь меня видеть.

— Зачем, Мария, пустые слова? Чего мне еще желать, лучшего? С тобой я счастлив до безумия. Иное что-то тревожит меня. Моя душа — вещун, и предчувствие никогда меня не подводило. Когда мне самому станет понятно, я обязательно тебе скажу. Пока же, прошу тебя, не принимай всерьез мое настроение, только знай одно: лишь твоя нежность дает мне силы отметать тревогу, — понявши, что слова его и успокоили Марию, и в то же время встревожили ее, Иисус добавил: — Знай, я смогу в любом случае постоять за нас с тобой.

Она кивнула в знак согласия с ним, в знак веры в его силы, но все же спросила:

— Может, погоня?

— Может.

— Нет не погоня. Скорее — засада.

За сорок дней, которые Иисус и Мария Магдалина ждали попутного каравана, в Иерусалиме произошло много важных для них обоих событий.

Они развивались там так: только на третий день Иосиф попросил позволения у Понтия Пилата, который все еще медлил с отъездом в свою резиденцию, опасаясь волнений, провести ритуал окончательного захоронения Иисуса, Иосиф появился у своей родовой усыпальницы с наемными плакальщицами. Он даже сестер Лазаря не взял с собой. Отговорил он и Никодима с Лазарем и Симоном прокаженным, предвидя возможные осложнения.

Увидев все это шествие, римские легионеры-стражники довольно перебрасывались репликами: вот и подошло время перестать охранять гробницу, возле которой они, сменяя друг друга на месте, торчали здесь неотлучно круглыми сутками. Пост этот им виделся весьма опасным, ибо могло случиться нападение его сторонников, которые попытаются отбить хотя бы тело того, пред кем преклонялись как перед Мессией. Но сильней всего был страх религиозный: в гробнице лежит какой-то еврейский пророк, славный чудесами; и если он мог воскрешать мертвых, отчего же вдруг не воскреснет сам и не устроит им, стражникам, какую-нибудь пакость. Заколдует еще, чего доброго!

Как наказание воспринимали солдаты назначение на пост у гробницы и вот — слава великому Юпитеру, слава великому Марсу, слава правосудному Янусу.

Пара стражников даже с охотой пособили Иосифу отодвинуть камень от входа в усыпальницу, плакальщицы возопили дружно, распустив волосы и ударяя себя в грудь, даже царапая ногтями лица, словно в отчаянном горе по усопшему, а те из женщин, кому надлежало пеленать, вошли в усыпальницу следом за Иосифом, но уже через минуту буквально вылетели оттуда с криками: