Хроники разрушенного берега - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Кречмар cтр.№ 38

– Только не пару недель он там повисел, – продолжил свой рассказ Соловей после очередной стопки. Удавился он, видишь ли, в апреле, а висел до середины мая. Причём, что характерно, вся деревня знала, что он там висит, и никто пальцем не шевельнул. У ментов же как – своих денег на вездеход-вертолёт нету. Есть только удостоверение, форма и наглости два вагона. Они в одну, другую, третью контору – а им отлуп. Дескать, нету у нас оказий в ту сторону. До середины мая они туда никак и попасть не могли.

Раньше них попал туда, как и следовало ожидать, медведь. Связисты-то в расстройстве дверь в вагон не прикрыли, а когда потеплело, медведи вышли, один из них на НУП и пришёл. А тут – на тебе, радость жизни, мяса висит кусок килограммов на сто. Он его и использовал по своему медвежьему назначению. Более того, он прямо там, в вагончике, и жить устроился, пока Добрика всего не сглодал. Потому когда менты туда приехали, от Добрика в петле висел только череп и кусок позвоночника, медведем обсосанный. Другие части Добрика, сквозь медведя прошедшие, на полу и вокруг вагончика валялись. Менты их все в мешок собрали да так, в мешке, на кладбище и зарыли.

– А вагончик как? – спросил Вадим. Пить водку уже не хотелось.

– А что вагончик? Понятно, что несчастливый он. Все, кто мимо ездят, незлым тихим словом Добрика поминают – надо ж, какой вагончик хороший испакостил…

Небольшая бухточка, распахнувшаяся за длинной, километров в пять, отвесной каменной стенкой, казалась красавицей, лежащей в клешнях каменного распластавшегося вдоль берега чудовища. Черты чудовища очень чётко просматривались в двух мысах-клешнях, ограничивавших акваторию залива, и в высокой, увенчанной уродливой короной камней-обелисков каменной сопке, точно голова, возвышавшаяся посередине. Серо-зелёное чудовище было измазано вдоль и поперёк полосами нерастаявшего снега, что производило впечатление боевой раскраски дикаря.

– Это бухта Речная, – продолжал Соловей урок географии.

– Не бухта, а залив, – важно поправил его Василич.

– А разница какая? – хмыкнул Соловей.

– Если на карте написано «бухта» – значит, бухта, – назидательно объяснил Василич. – А если «залив» – то залив.

– Ага. Что-то я такое и думал, – хихикнул Соловей.

– Ты мне географию рассуждениями не порти, – запечатал спор о терминах капитан. – Умных до фига развелось. Думают тут, а потом говорят… Молодёжь путают.

Хочешь всё знать, – обратился он к Вадиму, – читай лоцию. Она у меня в кубрике лежит. На моей койке. Это в море самый главный документ. Это тебе не Библия какая-нибудь. Вот всё, что в лоции сказано, – то правда. А в Библии, я так думаю, – не больше половины. Так что написано «залив» – значит, залив.

– А Речной почему он? – не отставал Соловей.

– А потому что речки в него впадают, – ухмыльнулся Василич. – Три штуки аж. Вообще место гнилое. Хотя и богатое. Понимаешь, здесь краб стоит обычно, много его. Потому здесь гадюшников по берегам понастроено. Как в середине лета краб подходить начинает, здесь сразу народу, как на демонстрации, становится. Везде костры, лодки. Рыбнадзор снуёт, от них всех кормится.

Через стук движка и завывание ветра доносились какие-то странные звуки – явно животного происхождения. То ли скулёж, то ли лай.

– Собаки, что ли? – рискнул спросить Вадим.

– Собаки, ага. Это дед Доценко, – непонятно ответил Василич.

– Это дед, что ли, так лает? – изумился Вадим.

– Не, не дед. Собаки его, – успокоил Василич. – Пока только начало.

– Начало чего?

– Ну ему весной для развода собак из деревни привозят. Видишь ты, там клетухи стоят. Каждую собаку в свою клетуху садют. Он их потом спаривает, они щенков приносят, потом всё лето здесь на берегу жрут, что им бог пошлёт. А шлёт им бог траву, тину и морскую падаль всякую.

– И не дохнут? – поразился Вадим.

– Да ну, куда там, – отмахнулся Василич. – Морской падали здесь до фига. Так что жиреть они не жиреют, а разводиться разводятся.

– И на хрена ему собак столько? – поднял брови Вадим.

– Понимаешь ли, – снизошёл Василич до объяснений, – зимой сюда никак попасть не можно. Сверху вон горы какие – на снегоходе не подъедешь. А снизу – в бухте льда нет. Течение сильное, всё время выносит.

– В заливе, – поправил его Соловей.

– Ну да, в заливе, – миролюбиво согласился Василич. – Так что дед Доценко здесь всю зиму – а она здесь восемь месяцев – получается отрезан от остального человечества. Вот он и придумал: летом разведёт собак, а зимой ест их.

– Да сколько же их развести надо?

– Ну на зиму их ему штук семьдесят надо, – видно было, что тема для Василича не нова и обсуждалась береговым братством многократно. – Кроме того, зимой собак тоже чем-то кормить надо. Он их и кормит – собаками же. Ещё штук тридцать. В общем, штук сто – сто двадцать и уходит у него на зиму. Так что надо ему их голов тридцать на развод. Брат о нём заботится. Антон Доценко. Как весна начинается, так все собачники в посёлке – берегись! Ходит он по помойкам с петлёй и мешком. Наберёт сколько-то, так сюда с оказией и переправляет. Ходки за три племенное поголовье и образуется.

– Надо тогда бухту эту не Речной, а Собачьей назвать, – хрюкнул Перец.

– И ты туда же, – рассвирепел Василич. – Моряк, тоже мне! Тащи лоцию!

На палубе появился огромный альбом с пожелтевшими листами, на которых жёсткой типографской линией была прорисована кромка морского побережья. Три головы едва не столкнулись над искомым квадратом.

Прямо поперёк спорной акватории красовалась надпись: «Лагуна Скалистая».

Сразу за выступающим в море массивным скальным мысом, напоминавшим начитанному человеку, каким мнил себя Вадим, норманнские замки английского и французского побережий, открывалась акватория тихого, как озеро, залива.

– Бухта Найдёная, – наставительно произнёс Василич, но посмотрел на Соловья и подавился своим наставлением.

– Вот как ты хочешь, Василич, её называй, а всё равно не ошибёшься. Я уже тайком на твоей карте посмотрел – она там вообще без названия, – рассмеялся охотовед.

Вода в бухте, видимо из-за отсутствия волн, имела совершенно иной цвет – серо-голубой вместо густо-серого за границами выступающих по обоим краям бухты скальных волноломов. На поверхности воды было разбросано два десятка кусков грязного пенопласта.

– Ага, можно крабцов поесть, – ухмыльнулся Василич. Сбавил ход, подошёл к одному из поплавков и поднял его из воды.

Вслед за поплавком потянулась грязная кручёная верёвка. С берега раздались матерные вопли, а затем в бухте замаячила чёрная галоша самой примитивной резиновой лодки. Человек, который грёб в ней, опершись на колени, был совершенно под стать своей посудине – чёрный, в изношенной одежде, латанной-перелатанной, на месте одной щеки у него была дырка, через которую можно было разглядеть жёлтые гнилые зубы и серую полость рта.