С чего бы это?
– Вы спрашиваете?
– Размышляю. Правильно: потому что жить хочешь. Как версия, сгодится?
– Я...
– Ты будешь жить. Если не передумаешь. Мужчина шмыгнул носом, стараясь подобрать тихонечко бегущую из носа струйку крови.
– Вижу, согласен. А что нос чуточку потек, так это не беда. Это чтоб ты службу соглядатая медом не считал.
– Дети у меня.
– Понимаю. А также жена, теща, тесть, борщ, кошка...
– Нет.
– Что – нет?
– Кошки нет.
– Заведи. Красивое животное. Да и что за дом без кошки? Бестолочь, да и только. Когда выставили наблюдение?
– Вчера вечером.
– Оперативно. Хату «ушами» перекрыли?
– А как? Ты же... Вы же из дому – никуда. Только утром. Мы не успели.
– И много надыбали?
– Что?
– Нарыли богато? О чем начальству доложились?
– Да ни о чем. Только о девчонке, что к вам приходила. Ну и посыльному фотографии передали.
– Мои?
– Девчонки той.
– И – что?
– Приказ поступил: уши нараспашку, глаза навскидку, но сидеть – тише воды. А мы... запалились, – вздохнул Корнилов, печально глядя на Олега. Словно оправдываясь, добавил:
– Я дернулся, хотелось хоть одним глазком на объектив тех, кто девчонку выдернул, взять. Тут вы нас и «срисовали».
– Так это не ваши?
– Вроде нет. У нас я таких не видел. А так – мало ли.
– Одеты как? Выглядят?
– Да как все: куртки, джинсы. Стрижки короткие, но не очень.
– Сто из ста.
– Угу.
– А на «объектив взять» – получилось?
– Нет.
– Почему?
– Так в арке ее ждали, девчонку. Очень складно у них все вышло.
– Четыре сбоку – ваших нет.
– Чего?
– Присказка такая. А сказка... Сказка впереди. А хочешь, лишенец, я тебе омрачу радость будущей встречи с семьей и мирного сосуществования с собакой, кошкой и тещей?
– Вы же обещали...
– ...оставить в живых. Без вопросов. Но подпортить праздник жизни ожиданием смерти – это, дорогой товарищ Корнилов, я тебе нарисую. Чтобы ты холодным потом обливался даже в горячей ванне!
– Виноват...
– Угу. Как поет муж бабушки, но не дедушка: «Виноват я, виноват, без суда и следствия...» Знаешь, как барышню звали?
– Какую?
– Ту, что умыкнули у тебя из-под объектива! Ту, на кого ты наводку кому-то дал! Сказать?!
– Да нам оно ни к чему. Наше дело...
– ...телячье, зато похлебка – свинячья! Ну и хлебай полной ложкою!
Девчушка та – Дарья Александровна Головина.
– Кто?
– Тебе что, по буквам сказать? Го-ло-ви-на. Дочь своего папы, Великого и Ужасного! Любимая и единственная!
– Это... того Головина? – пролепетал мужчина.
– Угу. Этого. Возможно, скоро ты с ним познакомишься. Как и я. Будешь рад знакомству? «Виноват я, виноват, без суда и следствия...» А потом в твоем доме будет играть музыка, но ты ее не услышишь. А скорее ничего нигде не заиграет: просто закопают в какой-нибудь безвестной ямке никчемный выпотрошенный костяк раба божьего Сергия, и дело с концом. Ты, я вижу, оценил все правильно?
Лицо пленника стало цвета присыпанного тальком савана.
– Ну-ну, в обморок не падай! Но и обещать, что люди Головина тебя не больно зарежут, я тоже не могу! Будет очень больно! Твои Гриф с Вагиным подставили тебя, как желтого попугая, понял?! И тебя, и твоего визави. Как, кстати, его величают?
– Григорий. Гриша. – Корнилов закашлялся, исподлобья глянул на Данилова, спросил тихо:
– Вы его убили?
– Была бы охота, да неволя подвела.
– Что?
– Нужды не было. Твой напарник сейчас только-только отходит от легкого грогги. И я в раздумьях: оставить его в приятном беспамятстве или пробудить вживе перед чарующим фактом: его задницу скоро поджарят на медленном огне, как и твою. Похищение дочери одного из трех самых могущественных олигархов страны – это тебе не мелочь тырить!
– Но мы же...
– Заткнись! И Гриф ваш сдаст и тебя и твоего друга Гриню на фарш и котлеты, не дрогнув ни единым мускулом, как только Головин поведет бровью.
Картина будущего избиения младенцев тебе ясна, лишенец? По лицу вижу, что кристально. Тогда вернемся к вопросам? Знаешь, какой из них волнует меня больше остальных?
– Кто похитил девушку?
– Нет. Зачем это сделано. Зачем.
Глава 25
Действие на время заглушило пустую тоску внутри и жестокое чувство безнадеги... Олег задавал вопросы, слушал ответы на них, пытался выстраивать какую-то линию поведения, а душа словно вымерзла. И Дашины слова – «Ты ведь беспокоишься за меня?» – звучали теперь так, что... Нет, это было не беспокойство, это было отчаяние! Вот только поддаваться ему нельзя. Нужно думать. Быстро. И – действовать.
Из прихожей донеслись приглушенные звуки.
– "Вдруг земля зашевелилась – появляется мертвец..." – продекламировал Олег. – Твой друг Григорий может что-то добавить к сказанному?
– А я знаю?
– Тогда сиди смирно. Пойду пообщаюсь.
Олег вышел в прихожую. Еще не вполне отошедший от полубеспамятства грузноватый «друг Гриня» стоял, подпирая стену. В руке его был пистолет, и держал он его совсем не так, как в кино: грамотно, на уровне пояса, навскидку.
– Еще шаг, и – стреляю, – предупредил он.
– Ну и дурак. Пораскинь мозгами, Григорий, стал бы я переть медведкой на рогатину, если бы был не прав?
– Прав будет тот, кто останется живой... – прохрипел Григорий, дернул для убедительности стволом. – Стой где стоишь!
– Резонно. Ша, уже никто никуда не идет.
– Лицом к стене! Руки на стену!
– Не-е-ет, эту хохмочку я уже знаю! Я к тебе спиной, а ты мне рукоятью по затылку?
– Выполняй, урод! Клешни продырявлю!
– Это из «стечкина»? Да он грохочет, как ураган! А кто-то из бдительных соседей, будь уверен, всенепременно напужается и брякнет, и подъедет славный патрульный экипаж нашей в прошлом краснознаменной милиции и по полному недоумению «запалит» ваш тихушный схрон. Вместе с аппаратурой. Кого тогда Гриф сочтет уродом? То-то.
Услышав упоминание о боссе, Гриня явно растерялся. Спросил: