Повелитель снов - читать онлайн книгу. Автор: Петр Катериничев cтр.№ 51

– Вам нехорошо, Олег? – прервал затянувшуюся паузу доктор Розенкранц. – Вы выглядите очень усталым и каким-то… потерянным.

Все мы – потерянные и потерявшиеся на этой земле. И все мечтаем быть найденными и хоть кому-то нужными…

Но говорить этого доктору Розенкранцу я не стал. А он тем временем поставил передо мною чашку свежего чая и коньяк.

– Сейчас вам это не помешает.

Я благодарно кивнул, медленно выпил спиртное, запил горячим чаем. Спросил:

– А о чем вы говорили с коллегой по телефону, Максим Максимович?

– Мы обсуждали проблемы аксиологической философии, иными словами, философии существования человека в контексте формулирования смысла жизни; нам представляется очень важным теперь, в эпоху духовного кризиса человечества, вернуться к пониманию и соединению таких идей, как бытие, истина и – назначение человека.

«В словах Болванщика как будто не было смысла, хоть каждое слово в отдельности и было понятно», – вспомнилось мне из «Алисы…». И другое отчего-то вспомнилось: «Они рисовали мышеловки, месяц, математику, множество… Ты когда-нибудь видела, как рисуют множество?»

– И Дэниэлсу было это интересно? – спросил я.

– По-моему, да.

«История мидян темна и непонятна…» Как сформулировал доктор? «Темпоральный подход к психофизическим феноменам»? Похоже… У меня же сейчас было ощущение, что с того момента, как Аня появилась в моей московской квартире, прошло не чуть менее суток, а недели, месяцы, годы… Мне показалось, что мы, рассорившись со временем, сидим за чаем уже бесконечно долго, как на «Безумном чаепитии»…

И стычку с «черным человеком», и смертельную гонку с «черным бумером» моя усталая, запутавшаяся память отнесла отчего-то к давнему-давнему прошлому, закончившемуся за десятилетия до воспоминания о нем…

И если уж об экзистенциальном понимании человека… Только людям дано «рефлектирующее сознание» – с воспоминаниями о непережитом и несбывшемся… И тогда прошлое словно меняется, и человек высвобождается из гнетущего настоящего и интуитивно, озарением находит новое свое будущее… Не то, что было предопределено обстоятельствами и всей его бывшей жизнью, – иное, насыщенное, яркое, о каком он мечтал и к какому боялся не то что прикоснуться – приблизиться.

«Мир померк, я вышел на подмостки…» Эта переиначенная фраза пастернаковского «Гамлета» эхом отдавалась в голове, гулкой, как громадная пустая комната… Когда я покинул особняк и брел переулками к месту, где оставил автомобиль, на Бактрию уже опустилась ночь, укрывая фиолетовым пологом кривые улочки, состарившиеся строения, деревца, и становилась в этот час похожей на написанную мастером картину – жутковатую оттого, что она была абсолютно реальна – близким запахом моря, шумом прибоя, шероховатостью дороги, и – абсолютно фантастична в том, что здесь со мною происходило… Да еще и разговоры: послушать со стороны – рассуждения шизофреников, да и только… А вслушаться, подумать – вроде и нет ничего важнее в этом мире для обретения гармонии: детям – отыскать родителей, Максиму Максимовичу Розенкранцу – решить проблему смысла существования человечества, Эжену – добиться, чтобы его музыку расслышали, мне… А что нужно мне?

Две тени, до того словно слившиеся со стеной, отделились и – ринулись на меня.

…Это душе нужно время и вдохновение, чтобы расслышать звуки музыки или увидеть вымышленные образы… Тело работает на рефлексах, защищая занятый пустыми измышлениями мозг и мятущуюся душу от внешнего вторжения…

Первого нападавшего я сбил подсечкой, воспользовавшись его стремительностью… Второго встретил резким ударом в подбородок: тот застыл, рухнул на колени и упал навзничь. Третьего, зашедшего со спины, я не заметил. Как и удара. Просто… мир померк.

Очнулся я в автомобиле, стиснутый двумя крепкими телами. И стоял автомобиль явно далеко от того места, где меня в него загрузили. За стеклами угадывалось пустынное побережье.

Тот, что сидел слева, был в годах: на черепе зияли залысины да и вид он имел бывалый; но при том на его потухшей физиономии словно было выписано литерными буквами: «И кому нужна такая жизнь?» А вообще-то напомнил он мне чем-то сенбернара, давным-давно оказавшегося в стае волков, одичавшего, но так и не отвязавшегося от давних воспоминаний о людях и не забывшего мечту о том, что жить можно было иначе…

От него крепко шибало водочным перегаром. Другого, молодого и лощеного, я сразу не без иронии окрестил «парижанином»: он с головы до пят благоухал изысканным, но несколько навязчивым ароматом «Cacharel», словно вылил на себя весь пузырек… На водительском застыл человек, более похожий со спины на муляж: он сидел бездвижно, смотрел прямо перед собой, и бритый его затылок казался в затухающем внешнем свете сработанным из черного агата.

Водитель был темнокожим. Почему-то теперь называть их неграми считается то ли политически некорректным, то ли национально бестактным. Они – африканцы. Как и Дэвид Дэниэлс. Хотя чего проще – считать жителя Нигерии или Нигера негром?

Мысли в голове были вялыми и какими-то необязательными… Учитывая, что запястья мои сковывали наручники, а рот был забит пропитанной машинным маслом шоферской ветошью… Привкус машинного масла в сочетании с ароматом Франции и родным отечественным перегаром будил только одну идею, столь же «спасительную», сколь и вздорную: все это иллюзия, такого сочетания просто не может быть! Забрезжила было мысль, что появится некто и освободит меня от непрошеных собеседников массовым инфарктом их трепетных миокардов… Забрезжила и – угасла. Да и саднящая ссадина на затылке опровергала надежды испуганного и мятущегося разума, подтверждая: все реально. Все настолько реально, что…

– Оклемался? – спросил «парижанин».

– Угу, – ответил «сенбернар». – Да уже минуты четыре как. Веки вздрагивают. А так – придуривается, время выгадывает.

– Зачем мертвому время? – хохотнул молодой.

Мне хотелось возразить по существу, но как? И самое противное, что я даже близко не представлял себе – кому я перешел дорогу… От бессилия и собственной тупости я застонал; «сенбернар» сказал:

– Выну я тряпицу. А то, не ровен час, задохнется. А Алеф с ним еще побеседовать хотел.

И кто есть Алеф? Имя? Погоняло? Псевдоним? Если псевдоним, то человека весьма самоуверенного и тщеславного.

– Ты, парень, зла не держи. Ты вон как меня по бороде молотнул… – сказал старший. – До сих пор голова гудит. И мы зла держать не будем. Ты резкий, удачливый, а что удача? Сегодня – поманила, завтра – предала. Это я к тому, что – ничего личного.

– Ты чего, Лука, перед ним вроде извиняешься? Раз к нему претензии люди имеют, значит, заслужил.

– Так оно так. А все – человек.

– А мы что – не люди? Или Гера, что в «бумере» остался мертвяк-мертвяком?

– Знать, такая доля. Сегодня жив, а завтра…

– Лука, ты приморил уже своим пессимизмом. Ну и шел бы на набережную семечками торговать. Или – на аттракционы, зазывалой.