Беглый огонь - читать онлайн книгу. Автор: Петр Катериничев cтр.№ 42

Привязавшись к местности, я начал интуичить. День, два, три, неделю… Штудировал местную прессу и балдел от передовиц типа «Пора зеленой жатвы»: «С энтузиазмом приступили работники агрофирмы «Заветы Ильича» к зеленой жатве. Накосить по двести килограммов сена на неудобьях – такие обязательства взял на себя каждый труженик. Мы разговорились с бригадиром полеводов, Настасьей Степановной Печкиной…»

Вот тогда и посетила меня впервые мысль: «Иде я нахожуся?!» В славном городе Покровске за последнее время сборная по волейболу вышла в отборочных соревнованиях третьей лиги группы «В» во второй круг; народный ансамбль ложкарей в зональном смотре занял почетное четвертое место; выставка пожарной техники прошла в минувший выходной на центральной площади города; турпутевки на Кипр подешевели; новая партия тряпья секонд-хэнд из Германии успешно продается во дворце имени 50-летия Великого Октября по самым бросовым ценам: в продаже все, даже трусы.

А новостные программы ЦТ обещают то потоп, то пожар, то конец света. Причем на фоне сотрясающей страну инфляции и долларового кризиса. Да и чего стоит загадочная улыбка Джоконды рядом с ухмылкой толстощекого Франклина на зеленой купюре?.. Поменяв лысого Вовочку на вальяжного Бенджамина, страна таращит гляделки на его скрытный лик – все же самый непостижимый политик Америки времен войны за независимость, добывавший деньги и оружие в Европах в обмен на большое личное обаяние и объегоривший вчистую британскую Интеллидженс сервис! Потому что играл на деньги. А уж чем кропил колоду – Бог весть…

Что еще? Ну да… Прокладки становятся все шире, бабам нашим живется все суше, мужикам – слаще от «сникерсов», а что до братьев меньших, то кот Борис все никак не обожрется сухого корма, в коем, помимо витаминов, столько стимулирующих добавок, что он временами даже шалит!

Вот провинция и защищается от этого бреда лениво и привычно: ансамблем ложкарей, шахматным турниром памяти дважды героя соцтруда Кукуева и прочим жизненным кипятком. Ну а особо зажиточные завсегда смогут махануть на тот же Кипр по сниженным ценам.

Все это мило и славно. Вот только к моим баранам никак не относится. Все предприятия покровской оборонки или стоят мертво, или работают вполнакала, без огонька, аки лампочка Ильича имени Ленина в период разрухи. Что здесь делить, кому и с кем? Что хотел сообщить мне Дима?

Все заводы при ближайшем рассмотрении оказались чистой фикцией: завести их не смог бы и сам Генри Форд!

Правда проста как Божий день и горька.

За дюжину лет произошло разрушение того главного, что и составляет национальное или, как говорили раньше, общенародное богатство, что отстроила когда-то страна «всем миром» ценой немыслимых, невосполнимых потерь, – индустрии. Как известно, промышленный капитал, по Марксу, состоит из постоянного и переменного. Постоянный – это собственно средства производства: станки, оборудование, помещения, склады. А переменный – это особый товар: «рабочая сила». Вот эта вот составная часть промышленного капитала за десять лет перестройки, ускорения и демократизации утрачена почти безвозвратно. Квалифицированные рабочие, обреченные «политикой реформ» на голод, обнищание, алкоголизацию и вымирание, ушли; молодых на завод палкой не загонишь хотя бы потому, что за труд не платят ничего.

Вывод: произошло и происходит предательское разорение и разрушение великой индустриальной страны, последовательное и целенаправленное, и ни спецслужбы, ни армия остановить этот процесс не в силах. Остановить его может только финансовый капитал. Пока же против российского капитала ополчились все капиталы мира; ну а те олигархические кланы, что действуют в стране, вольно или вынужденно действуют по сценарию, жесткому, как указка диктатора, и губительному, как бездна: на разрушение России.

Мысли бежали внутри моего стриженого черепа по кругу, как дрессированные лошадки; раздражение копилось подспудно – ответов я не находил. Нет, умом я понимал, что, как только события покатятся явью, их нельзя будет не заметить. И только тогда я смогу увидеть хоть какие-то реальные концы. А пока шатался по шалманам и престижным кабакам, общаясь с пьющим населением разного толка и ранга, но и это не прибавляло работы извилинам: тихий омут – он тихий омут и есть. Городок поделен, расписан, добропорядочен и умеренно склочен. Живи – не хочу. Вот многие и не хотят. Так, поживают. И не в стране даже – на некоей территории, поименованной когда-то Россией. Где все стало ненадежным, необязательным, призрачным, где понятие чести оказалось похороненным вместе с Пуш-киным в школьных хрестоматиях и относится к веку давнему, минувшему, но уж никак не к нам. А жаль.

Ведь земная жизнь коротка и конечна.

…Оглядываюсь по сторонам. Все тот же унылый полутемный подвальчик, в который я забрался по дурости и недомыслию да прихоти неведомого мне уличного лешего. Людей прибавилось, динамик продолжает хрипеть нечто невнятное, но невеселое:

Когда город становится тесным,

Словно душит,

Мы меняем время и место,

Раня души.

Горло сушит отчаянным криком,

Берег жуток

На исходе малиново-липком

Прежних суток!

Не до сутолок больше ваших,

Не до склочек.

Вы же снова считайте падших

Ангелочков.

Влет расстрелянных собирайте

Той же ночью

И на промысел выпускайте

Лучших гончих!

Ну а я же отсюда скоро

Улетаю.

За моря, за леса, за горы

С птичьей стаей.

Рассмешить никого не чаял

Шут печальный,

И ушел, как корвет случайный,

В берег дальний.

Вместе с тайной надежда тает,

Будто льдинка,

И октябрь по стеклу витает

Паутинкой.

Снег ложится по крышам пресно

И послушно.

И смыкается город тесно

Новой стужей [8] .

– Я вижу, и вам здесь смутно…

Поднимаю голову. У моего столика – пожилой мужчина. Стильный некогда пиджак болтается на широченных плечах, скрывая тощий торс. Запястья ху-дые, загорелые, кисти рук – массивные и сильные. Редкие волосы гладко зачесаны назад, открывая череп, такой же костистый и угловатый, как и весь этот странный человек. Глаза скрыты за бликующими линзами окуляров. Ему явно за шестьдесят, но вот сколько в действительности – шестьдесят один или семьдесят семь?

– Я похож в этом городишке на Диогена с лампой: ищу человека.

Хм… Если он на кого и похож, так это на старика разбойника на пенсионе. В этих нехилых ручонках легко можно представить себе и фомку, и кистенек, но уж никак не греческую лампу.

– Успешно? – спрашиваю.

– Что? – переспросил он, занятый своими мыс-лями.