Огонь на поражение - читать онлайн книгу. Автор: Петр Катериничев cтр.№ 3

Их много не бывает. И процесс их постоянного получения настолько приятен сам по себе…

Ну, а третье… В этом Ефим признавался только самому , себе, да и то невнятно, как бы шепотом. Эти неизвестные дали Кругленькому возможность насладиться самым большим удовольствием — властью. Теперь во многом от Фимы зависело, кто останется на коне, а кто будет повержен, кто при деньгах и славе, а кто — в забвенье… И то, что реальной власти Кругленького, как и реальных размеров его богатства, не знал никто — даже его «шефы», только добавляло этому приятному ощущению власти особый вкус… Тонкий и изысканный…

Фима пригубил бокал сока. Манго и апельсин. Видела бы сейчас его мама…

Она бы гордилась.

Он сделал еще маленький глоток… Вот именно — вкус тонкий и изысканный…

Ровно неделю назад Фима снова сделал выбор. И снова в свою пользу. Теперь уже — именно в свою.

К Кругленькому на этот раз подошел мужчина профессорской наружности — не хватало лишь золотого пенсне и обращения «батенька». Вот только разговор пошел строгий. Фима понял: «профессор» не фигурант, а активный функционер неизвестных благодетелей… Благодетелей?

Речь зашла сразу о Семене Штерне. Именно его собирались устранять. Вместе с окружением. Выявить его «концы», в том числе и теневые, в кино и на ТВ, и начать тихонечко их чистить должен был именно он, Фима.

Ефим Зиновьевич был не трус. Но он испугался. Испугался смертельно. Тому были причины.

Если «устраниловку» начнет он, Фима, — он станет живцом. На него и его действия должен отреагировать Сема Штерн, чтобы попасться и сладиться вчистую.

Насчет того, как отреагирует Сема, Кругленький иллюзий не питал. «Профессорские» заверения в том, что его прикроют, что операция будет развиваться стремительно с разных концов, Фиму не убедили. Он резонно полагал, что к тому времени его дорогое ему тело превратится в остывающий труп с орнаментом из пулевых отверстий от груди к спине и обратно. Такая перспектива пугала. Как сказала бы покойная тетя Рева: «Оно вам надо?»

Таки нет!

Ефим Зиновьевич знал только один правильный вариант данного дебюта: устранение ферзя, Семена Давидовича Штерна. Только в этом случае можно было играть.

В ином другом — нет!

Но с Кругленьким никто и не советовался. Его просто поставили в известность. Вернее — подставили в неизвестность. Как выражаются блатные — Фима «попал в непонятку».

Сема Штерн, как и сам Фима, был вовсе не тем, кем его знала публика. За его осанистой спиной маячили неясные тени — то ли бывших кагэбистов, то ли агентов империализма, то ли воровских авторитетов, то ли проворовавшихся высших армейских чинов, то ли всех их вместе, оптом и в розницу…

Фиму терзали два чувства: страх и обида. Страх — оно понятно, почему.

Обида… Ну а как же иначе: наконец-то поиметь деньги и все, что к ним полагается, заработанные нервами и потом, мозгами и кровью, — и все для того, чтобы тебя поимели какие-то засранцы?!

Но Фима думал. Очень думал.

У кого есть мозги, у того они есть!

Все просто! Фима активизировал с десяток «левых», ничьих мальчиков — такого добра на ТВ всегда с избытком, а потому они готовы поактивничать и хоть к кому-то примкнуть, абы отхлебнуть от кормушки денег или славы (что в общем-то в этом мире одно и то же), — и тихонечко направил их на Семиных людей. Не отсвечивая.

Да! Вот, что больше всего раздражало Фиму в Семе Штерне, — он не сидел тихо и отсвечивал. Был каждой бутылке — пробка. Но при том — ему все удавалось!

Короче, Фима нашел «отмазку» для «шефов»: если Сему Штерна все-таки «прикопают», — были люди, люди суетились, это мои люди. С другой стороны он тихонько, вкруговую, запустил информацию для Штерна. Фима это называл — «запустить рулетку». Чтобы Сема пошевелил извилинами.

Победит, как водится, сильнейший. Его сторону и займет он, Фима. Оставалось только ждать.

Кругленький внимательно следил за происходящим. Хотя вроде бы ничего и не происходило. Но у Фимы было чутье, оно у него есть! Как выражался Изя Бабель:

«Передайте тете Соне, что Беня знает за облаву». Что там было дальше, в рассказе? Ну да, пожар в участке. Огонь.

Что ж, будем ждать огонь.

Фима повязал галстук, застегнул шикарный пиджак. Провел щеткой по остаткам волос. Раздвинув губы, обнажил десны — розовые, крепкие, здоровые. Сдвинул зубы вместе. Улыбнулся. Искренне. Самому себе. Фима знал: если сегодня его и ждут неожиданности, то приятные.

Он открыл «атташе». Все на месте. Губы плясали, выдувая мелодию, — хотя сам он, похоже, занятый мыслями, даже не замечал этого: Гусарская рулетка, опасная игра, Гусарская рулетка — дожить бы до утра, Так выпьем без остатка…

Щелкнул автоматический замок.

Черная «волга» тронулась с места, едва Ефим Зиновьевич Кругленький появился на ступеньках подъезда. Ловко подкатила и замерла. Задняя дверца открылась. Ефим сделал несколько шагов, наклонился. Это была его «волга». С его шофером — здоровенным подмосковным увальнем по имени Рафик. В Рафике, похоже, текла восточная кровь, но он был не еврей. Евреям Фима не доверял.

Глаза Фимы сделались круглыми от удивления. Выстрела он не услышал. Просто упал на заднее сиденье, даже не успев понять, что его уже не стало.

* * *

«Волга» плавно тронулась с места. Проехала несколько кварталов.

Остановилась в тихом переулке. Дверца открылась. Из-за руля вылез человек — в длинном черном плаще, в черной широкополой шляпе, в темных очках. Захлопнув дверь, он не торопясь зашагал по переулку, свернул за угол и исчез.

Если кто его и видел, так только семенящая в булочную бабулька. Хотя — вряд ли обратила внимание. А если и обратила, сказать, какого человек роста, сложения, блондин, брюнет — этого уж точно не смогла бы. Не смогла бы даже определить, мужчина это был или женщина. Или подросток. Да и кто их нынче разберет — все на одну мерку скроены!

«Волга» простояла до вечера. Если кто и замечал лежащее неловко на заднем сиденье тело — то кому какое дело, как человек отдыхает. О трупе в машине заявил по ноль-два какой-то школьник. По крайней мере, так поняла принявшая сообщение сержант Ольга Щеглова.

Подъехавшую опергруппу ждал не самый приятный сюрприз — трупов оказалось два. Один, в шикарном костюме, действительно лежал на сиденье, второй — на полу.

Было странно, как уместился там такой увалень. У него не оказалось никаких документов, только неумелая татуировка на левой руке: «Рафик».

Юноша лежит на спине. Женщина, худенькая брюнетка, сидит верхом на нем, раскачиваясь, поднимаясь и опускаясь. Длинные ярко накрашенные ногти впиваются юноше в грудь, оставляя глубокие борозды, которые тут же набухают кровью.

Женщина кричит, она почти не контролирует свои действия. Юноша пытается обхватить ее спину, перевернуть, — она наотмашь бьет его по лицу, крепким костистым кулачком по переносице. Еще, еще. Впивает ногти в щеки, выгибается, кричит-стонет — и замирает. Юноша пытается двигаться, но женщина легко соскальзывает с него, набрасывает халат. На вид ей за тридцать, она прекрасно сложена и хороша собой. Юноше — вряд ли больше пятнадцати — шестнадцати лет.