Тропа барса - читать онлайн книгу. Автор: Петр Катериничев cтр.№ 5

Он не конченый и даже не наркоман; так, случается у него, конечно, раз-два в месяц, но это баловство, не больше. Вот и «дорожка» тут как тут, даже и жгута не нужно. Ловко и ласково он проткнул вену, подождал полсекунды и мягко надавил на поршень, давил, пока не опорожнил шприц. Горячая волна мгновенно прошла по телу, стало тепло, голова закружилась, но едва-едва… Ворон извлек шприц, положил на столик, прикрыл полотенцем. Откинулся на подушку.

— Ну что, Потапыч, поехали? — щелкнул он плюшевого медведика и откинулся на постель, прикрыл глаза, ожидая, чувствуя уже первый, самый сладкий «приход».

Мишка укоризненно качал головой.

— Не одобряешь, косолапый? — приоткрыл на мгновение веки Ворон. — Ну и дурак.

Вам, медведям, кайфа не догнать. Так и живете сиротами.

Ворон снова упал на подушку, но не ощущал уже ничего. Тело стало легким, как пух, а легкий, ласковый ветерок поднимал его и готов был мчать к невиданным красотам и невыразимым наслаждениям…

Медведик стоял на подоконнике и косил укоризненно лиловым глазом. Голова его продолжала покачиваться из стороны в сторону, и блики света, играющие в темном зрачке, делали этот взгляд осмысленным, печальным и мудрым.

Хуже всего, когда тебя предают.

Алена смотрела в окно, в последний дождливый день осени и завидовала ему. Осень еще не разучилась плакать. А она сама…

Мысли метались обрывками, и ей казалось, что похожи они на мусор. Вернее… В голове крутились обрывки каких-то песен, мелодий, стихов… Девушка посмотрела в окно. Темень. И капли стекают по стеклу… Как слезы…

Какая тишина и в доме, и за окнами, В ушах шуршаньем ночь.

И улицы блестят проталинами мокрыми.

Не спится, чем помочь?

Ноябрь перед закрытием слезливо и дурашливо Расплакался дождем, Сливая все события, и важные, и бражные, Под сетчатым плашом.

Последний месяц осени дождем в окошко просится:

Прими и обогрей.

Впусти. Котенком ласковым ноябрь свернется сказкою У теплых батарей.

Сказка… Сказки пропали все… Давно. Они остались в той жизни, которую она не помнит. Совсем.

И еще она, словно наяву, слышала мелодию песни, популярной лет десять — пятнадцать назад, когда была совсем маленькой… «Куда уехал цирк, он был еще вчера, и ветер не успел со стен сорвать афиши…» Афиши тоже уже все сорваны, и ветер безразлично метет обрывки чьей-то недавней славы, успеха, восторга… И все бы это тоже ничего… Хуже всего было… Хуже всего, когда тебя предают…

Телефон прозвонил трижды, сработал автоответчик. Девушка осталась сидеть все в той же отрешенной позе на узенькой софе, прикурила новую сигарету от истлевшей до фильтра, глотнула из стоящей на полу большой бутылки, глубоко затянулась дымом…

— Глебова, возьми трубку, это я, Настя! — прозвучало из динамика.

Та только равнодушно глянула на аппарат и безучастно отвернулась к окну.

— Алька, возьми трубку! Если не возьмешь, я не знаю, что я сделаю! Пойду к Кузьмичу, и мы выломаем дверь, возьми немедленно!

Горькая полуулыбка мелькнула на губах девушки, она подняла трубку:

— Да?..

— Уф… Значит, жива…

— А чего со мной сделается?..

— Голос у тебя какой-то странный…

— Уж какой есть.

— Глебова, ты чего? С позавчера — ни слуху ни духу… Ведь договорились же! Я тебе уже обзвонилась. И в дверь вчера ломилась. Ты где была-то?

— Дома, — меланхолично ответила девушка.

— А что вообще с тобой случилось?

— Ничего.

— Ага, «ничего». А то я тебя не знаю. И голос хриплый. У тебя что, простуда?

— По жизни.

— Слушай, да ты напилась!

— Да…

— Что случилось, Алька?

— Ни-че-го. Ровным счетом.

— Ты одна?

— Я всегда одна…

— Я сейчас спущусь. Поняла?

— Хм…

— И не хмыкай! Если не откроешь — дойду до Кузьмича и сделаю как сказала!

Выставлю дверь к чертовой бабушке! Поняла? Ты меня знаешь.

Девушка положила трубку на рычаг. Снова взяла бутылку и основательно приложилась. Смотрела на стекло в дожде, пока мелодично не пропел дверной звонок. Поднялась с постели, отомкнула защелку, повернулась и побрела в комнату.

Настя вошла в прихожую:

— Глебова, ты чего нагишом слоняешься? На девушке действительно не было надето ничего, кроме белых носочков. На вопрос она никак не отреагировала — возможно, она его даже не услышала. Молча вернулась в комнату и рухнула на кровать.

Настя, крупная энергичная шатенка лет двадцати семи, двинулась следом, села в кресло перед низким столиком, взяла бутылку, понюхала:

— Сладкие вина — сладкие грезы… Чего пьешь-то, а?

— Мускат.

— Я не о том.

— А-а-а… — апатично отозвалась девушка. — Будешь? Настя сморщила чистый лоб…

И пить ей в такую рань не хотелось… Но девке надо помочь.

— Буду. А чего попроще есть?

— Смотри сама.

Настя подошла к открытому бару.

— Да тут уже и смотреть нечего. — В баре оставалась бутылка лимонной водки и квадратная емкость с шотландским виски — в этой плескалось на донышке, едва-едва.

Настя окинула быстрым взглядом комнату. Нет, мужчин здесь не было, бар Алька расфурычила сама. Сколько же она выпила, мама дорогая!

— Глебова, ты чего, в «синеглазки» решила заделаться по ускоренной программе?

Девушка лежала, завернувшись в простыню, лицом к стене.

— Так и будешь бревном лежать?

Молчание.

Настя передохнула. Это что же должно было случиться, чтобы девку так развезло? И не от спиртного — по жизни? Вот блин!

— Ладно, хочешь лежать — лежи. Но с подругой-то за компанию выпьешь? — решила она переменить тактику.

Настя ловко откупорила маникюрным ножичком бутылку водки, прошла на кухню, вытащила из морозильника простую эмалированную кружку, полную полупрозрачного льда, одним ударом выкрошила два огромных куска, бросила в толстостенные бокалы, плеснула водки, едва-едва, воровато оглянулась на дверь, долила водой прямо из-под крана, вернулась в комнату.

— Кушать подано. Дерябни с дорогой подругой, — протянула девушке стакан.

Та выпила равнодушно. Поставила стакан у кровати. Он неловкого движения подушка упала на пол. На простыне лежал пистолет.

— Ото! — Настя одним махом опорожнила стакан, успев пожалеть, что плеснула себе слишком мало водки, взяла оружие за ствол, посмотрела, чуть сморщив носик, брезгливо, словно продавщица бутика «Валентине», обнаружившая в фирменном белье лежащую там промасленную шестеренку трактора «Кировец». — «Возьмем винтовки новые, на штык флажки и с песнею в стрелковые пойдем кружки…» — пропела она хрипло. — У тебя чего, детство заиграло?