«Волос ангела» - читать онлайн книгу. Автор: Василий Веденеев cтр.№ 6

…В Россию он вернулся только в тринадцатом году. Отца схоронили без него. Обняв худенькие, вздрагивающие от сдерживаемых рыданий материнские плечи, Федор решил для себя, что больше так не будет — не оставит он ее одну. Пошел на завод Гужона, где работал раньше отец. Со скрипом, но взяли. В подсобные рабочие.

Товарищи по работе долго присматривались, расспрашивали, как там, в Америках-то? Рабочий день казался бесконечным, тягостно-серым. Потом стали доверять, позвали в кружок. В четырнадцатом он уже был членом партии большевиков.

В пятнадцатом получил повестку о призыве в армию, но в школу прапорщиков идти отказался — имел задание партийного комитета вести агитацию среди солдат: партия считала, что то время, когда надо будет повернуть штыки одетых в серые шинели рабочих и крестьян против царя и помещиков, уже не за горами. Работу в полку Греков вел осторожно, исподволь приглядываясь к сослуживцам, — опасался провокаторов и доносчиков, но за полгода успел найти и единомышленников, и благодарных слушателей, жадно внимавших той правде, которую он рассказывал о войне, ее причинах, доходчиво разъясняя, кому именно выгодна эта мировая бойня. Радовался, видя, как задумываются после разговора с ним многие солдаты…

В траншее захлюпало. Видно, еще кто-то подошел к группе куривших солдат. Не офицер, нет: не слышно приветствий. Хотя их ротный, штабс-капитан Воронцов, муштры не любит. Солдаты его молчаливо уважают за то, что воли рукам не дает, не придирается попусту, да и не робкого десятка — когда надо, сам впереди.

Федор выглянул из-за выступа траншеи — смена идет: ежась, лениво переставляя ноги в грязных сапогах с налипшими на них комьями глины, сгрудились покурить.

— А мене маманя моя на прощаньице и говорит: прощевай, мол, сынок… Храни тя Господь… — выпустив из ноздрей сизый махорочный дым, не спеша рассказывал средних лет бородатый солдат, — не дождаться мне тя. Ведомо, када воротишься, на погосте буду.

— Да, вот и дадут, стал быть, ей землицы-то, без всякой деньги, — хмуро отозвался другой.

— Знамо, помучилась родимая. Еще при крепостных… А землица, она как мужику не нужна? Нужна! Работы пропасть, жена пишеть: дети пухнуть голодныя, а тут война не пущает…

— Зовсим завоивалысь, — поддержал его простуженно хлюпающий носом тщедушный востроносый солдатик в мятой шинели, — зничтожить этту войну трэба, та и тикать до дому.

— Я те сничтожу, рожа твоя поганая!

В траншее, как из-под земли выросший, появился фельдфебель Карманов, прозванный солдатами Поросенком. Рыластый, короткошеий, он быстро обвел всех маленькими светлыми глазками, опушенными белесыми ресничками. Уперся недобрым взглядом в Грекова:

— И ты тута. А ну, геть по местам… — он начал распихивать солдат, щедро раздавая зуботычины. — Базар развели!

Федор, медленно повернувшись, сделал шаг к блиндажу и тут же почувствовал, как фельдфебель и его зло ткнул кулаком в спину. Едва удержавшись на ногах, Греков быстро обернулся. Солдаты притихли — Грекова уважали, и никто из офицеров или унтеров его не трогал.

— Иди-иди, — злорадно ощерился Поросенок, — нечего на меня буркалы-то выкатывать!

Он хотел отпихнуть Федора в грязь и пройти дальше по траншее, но тот ловко увернулся, и Карманов, поскользнувшись, упал на колено. Тяжело поднявшись и багровея, придвинулся к Грекову. Тот отпрянул.

— А ну!

Кулак фельдфебеля прошел совсем рядом с лицом. Горячая, душная волна гнева поднялась в груди. Уже не думая, Федор в ответ ударил. Раз, другой, третий.

Голова Карманова неестественно дернулась, и он тяжело осел в грязь, захлебываясь кровью. Кто-то услужливо подхватил его под мышки, помогая встать, но ноги, видимо, отказывались как следует служить Поросенку, и он, провиснув на плечах солдат, едва поплелся к блиндажу, поминутно сплевывая густую кровавую слюну.

— Эх, парень… — осуждающе покачал головой бородатый. — Час терпеть, а век жить! Как пить дать, теперича засудят… А полевой суд, он одно приговаривает: аминь! — Бородач ткнул грязным пальцем в низкое серое небо. — Добро бы он, — солдат кивнул в сторону немецких окопов, — а то свои пулю отольют. И че тя потянуло?

— Подожди, — усмехнулся Греков, — рано отпеваешь. Впереди еще многое, и ты почувствуешь себя не скотом в шинели, а человеком. Поймешь, что за тобой сила и правда!

— Могёт быть… — легко согласился бородатый, — сила-то, она солому ломит. Вона, за тобой архангелы идуть.

По траншее, часто осклизаясь и держась рукой за стенки, быстро шел поручик Лисин с красным и злым лицом. За ним два солдата с винтовками. Тускло мерцали примкнутые штыки.

Федор покорно отдал оружие, снял пояс с тяжелым подсумком. Его отвели в тыл и заперли в старой бане, пахнущей пылью и пересохшим березовым листом.

Ночью, разобрав ветхую крышу, Федор неслышно выбрался наружу. Спрыгнул на сырую землю. Мокрая высокая трава заглушила звук падения. Сначала крадучись, потом все быстрее и быстрее он пошел, побежал к недалекому лесу.

Оглянулся — сквозь туманную морось диковинными светляками перемигивались цигарки карауливших баню часовых.

Вскоре по лицу хлестнули мокрые ветви, под ногами запружинил мох, пахнуло грибной прелью и недалеким стоялым болотом. Почему-то вспомнился вновь Роман, которого немцы убили на фронте еще осенью четырнадцатого года…

* * *

Погода была самой подходящей — земля подмерзла, шаги слышно чуть не за версту, а снег еще не лег. Так, крутит ветер колкую белую крупу, несет ее по мостовым и тротуарам, не давая нигде задержаться, и сносит к темной, безразлично-холодной, подернутой рябью воде Невы.

Когда снег лежит — плохо: видно человека издалека, а при такой круговерти — самое милое дело. Прилепился к стене и ширкай потихоньку пилкой, не забывая время от времени подливать на распил масла из бутылочки, согреваемой за пазухой. Не будешь подливать масла — пойдет визжать полотно ножовки, привлекая внимание прохожих, а то и городовой услышит.

Антоний — по паспорту московский мещанин Николай Петров Назаров — перехватил поудобнее пилку и снова начал методично водить взад-вперед, глубже и глубже врезаясь в толстый металлический прут оконной решетки. Верх он уже перепилил, оставив самую малость, чтобы прут не ходил ходуном под полотном ножовки, зажимая его, когда он будет пилить снизу. На секунду Антоний остановился, прислушиваясь, сторожко поводя головой в разные стороны.

Тихо. Только подвывает ветер, да в нише одного из подъездов, на другой стороне проспекта, темнеет одетая в длинное пальто коренастая фигура Пашки Васильева, хорошо известного среди петроградских «деловых» под кличкой Заика.

Антоний усмехнулся: Пашка никогда в жизни не заикался. Почему его так прозвали — загадка. Заика всегда ходил вместе с ним на «дело», караулил, если надо — отвлекал внимание на себя, давая Антонию время скрыться, помогал уносить ворованное и вообще…

А как иначе — они же как-никак родня, пусть и очень дальняя, но все же. И «дело» у них семейное, наследственное — от деда к отцу, от отца к сыну. Вот ярославские, к примеру, всегда давали в Москву половых в трактиры, целыми деревнями этим делом занимались. Из разных волостей Владимирской губернии шли на Москву искусные плотники, что хочешь срубят — сделают топором да долотом: хочешь, дом поставят, хочешь, мебель сработают. Калужские мужики издавна славились как булочники. Поговаривали, что и сам Филиппов из Калужской губернии родом пошел. А из Зарайска — маленького городишка Рязанской губернии — попадали на Москву в банщики. Давними конкурентами им были Каширский и Веневский уезды Тульской губернии: оттуда тоже знатные парильщики выходили. Всякий уезд да деревня свой промысел имели.