Дорога без следов - читать онлайн книгу. Автор: Василий Веденеев cтр.№ 67

— Пришел в себя, — заметил один из военных и обернулся к врачу: — С ним теперь можно говорить? Он слова понимает или нет?

— Видите ли, — отведя военного немного в сторону, тихо ответил доктор, — случай чрезвычайно тяжелый, сильнейшее истощение нервной системы, плюс длительное голодание. Нам, конечно, неизвестны все подробности жизни больного до того, как его передали на излечение, но надо еще несколько месяцев, чтобы хоть как-то поставить его на ноги.

— Я спрашиваю: можно ли с ним говорить? — нетерпеливо перебил врача военный, как застоявшаяся кобыла, притоптывая тесным сапогом. — Почему на койке ремни? Он что, буйный? Поэтому вы его привязали?

— Нет, но в состоянии беспамятства больной может причинить себе вред, — стараясь не обращать внимания на резкий тон собеседника, доктор засунул руки в карманы халата. — У него случаются моменты просветления, возвращения памяти, к счастью, теперь все чаще, но ненадолго. Я же вам говорю: надо несколько месяцев, пока не наступит значительного улучшения.

— А когда это, — военный наморщил лоб, вспоминая, — ну, просветляется у больного в голове, он чего-нибудь вам рассказывает? — и впился пазами в лицо врача. — И если да, то о чем? Что говорит?

— Как правило, наступает слабость, а мы используем учащающиеся моменты восстановления, чтобы как следует накормить больного. Вы так и не сказали, что от него хотите?

— Нам надо его очень срочно забрать, — как отрубил военный. — Его переведут в другую, закрытую клинику. Приготовьте все необходимые документы. Машина ждет внизу.

— Я дам сестру для сопровождения, — озабоченно предложил врач. Такого поворота он не ждал.

— Не беспокойтесь, здесь недалеко. Распорядитесь, чтобы больного одели и вывели к машине.

Бросив недоверчиво-испытующий взгляд на столпившихся вокруг постели больного военных в накинутых поверх формы белых халатах, доктор вышел из палаты. На душе у него стало тоскливо и муторно, но как ему, медику, спорить с людьми, облеченными немалой властью? Если вдруг начнешь им рассказывать о том, что бормочет в бреду потерявший разум человек, начнешь пересказывать, какие вопросы он задает, когда приходит в себя, не навредишь ли ему? И что может он, пожилой и больной психиатр, обремененный семьей и заботами? Что?

Санитары ловко одели казавшегося совершенно безразличным к происходящему Слободу, поставили его на ноги и, поддерживая с двух сторон, вывели в коридор. Один из военных, внимательно наблюдавший за процессом одевания, вышел следом за ними.

— Вот, — вернувшийся врач подал старшему из военных конверт с бумагами. — Здесь выписка из истории болезни, анамнез.

— Ладно, — взяв конверт, военный небрежно сунул его в карман темно-синих щегольских галифе. — Разберемся.

Доктор подошел к окну, прислонился лбом к стеклу и поглядел вниз, во двор. Солнечно, тихо, резные тени от листьев старых кленов лежали на дорожках больничного сада и на плитках двора. Промелькнул кто-то в белом халате и исчез за углом здания.

Прямо под окнами стояла темная легковая машина, около нее прохаживался человек в форме, то и дело поглядывая на часы. Куда они так торопятся с больным на руках?

Санитары вывели Слободу, военный предупредительно открыл дверцу и помог тому забраться внутрь, устроиться на заднем сиденье. Хлопнула дверца, ушли санитары, быстро сбежали по ступенькам больничного крыльца другие военные, уселись в машину, и она выкатила за ворота, оставив за собой сизое облачко выхлопных газов, но и оно быстро растаяло.

«Спаси его Господь», — отходя от окна, украдкой, постаромодному, перекрестился психиатр.

Пожалуй, о сегодняшнем случае не стоит рассказывать даже дома — жена впечатлительна и, самое главное, бывает не в меру разговорчива, особенно когда ей удается выкроить время, чтобы вволю посудачить с соседками. Детям тем более не нужно знать про такие вещи, вырастут — сами во всем разберутся, а ему их еще долго предстоит кормить, учить, ставить на ноги…

В машине Семен молчал и тихо улыбался в ответ на какие-то свои потаенные мысли. Сидевшие по обеим сторонам от него военные, сначала поглядывавшие на него с опасливой настороженностью, постепенно обмякли и немного успокоились.

Вскоре автомобиль вкатил в глухой двор, закрылись за ним ворота. Сопровождающие ввели одетого в больничное Слободу, хлопнула дверь, пропуская их в тускло освещенный коридор. Запутанные переходы, узкие окна с пыльными стеклами, сбитые ступени лестницы, ведущей вниз, и снова дверь в узкую комнату без окон.

Находившиеся в ней двое сосредоточенно-мрачных мужчин в форме приказали Семену немедленно раздеться, но тот только непонимающе глядел на них и продолжал улыбаться. Загадочно и потусторонне.

Тогда они сами сноровисто стянули со Слободы одежду, небрежно свалив ее в углу и, толкая голого Семена в спину, повели к лестнице, спускавшейся в холодный толстостенный подвал военной коллегии Верховного суда, над которым много лет спустя поставят памятник московскому первопечатнику Ивану Федорову. Скульптор изобразил его рассматривающим книгу, со склоненной головой, и тем, кто знает, что делалось раньше глубоко внизу под основанием памятника, кажется, что великий москвитянин, сам живший в кровавое и смутное время, печально склонил голову в память безвинных жертв, отдавая им свой вечный и последний поклон.

Слобода шел спокойно, не прикрывая руками срамных мест и тяжело шлепая босыми ступнями по каменным ступенькам. Поеживаясь от подвального холода, он покорно встал у глухой стены — покрытой щербинами и выбоинами, — оказавшись на краю маленькой шеренги из шестерых таких же голых разновозрастных мужчин.

Они только покосили глазами на своего нового товарища по несчастью, но ни один не проронил ни слова, храня мрачное молчание.

И вдруг Семену показалось, что он снова на берегу знакомой реки, в изувеченном паром и огненной конницей лесу. Унеслись вдаль страшные раскаленные лошади, уполз белый душный пар и выглянуло яркое солнце, пронизав косыми золотыми лучами низкие рваные облака. А на пригорок над излучиной речушки вымахал на рыси стройный всадник в островерхом шлеме со звездой и поднял к губам сияющую медью трубу.

Понеслись над замершими от боли обожженными деревьями звуки, призывая павших встать и вновь взять в руки оружие, занять свое место в поредевшем строю. Вылетели на пригорок следом за трубачом еще три всадника с пиками, украшенными трепетавшими у острия маленькими красными флажками, а средний развернул и подставил порывам ветра сразу захлопавшее тяжелое алое полотнище с шитым золотом серпом и молотом в обрамлении спелых колосьев.

Повинуясь дыханию и движениями губ полкового трубача, пела труба, собирая бойцов, вырываясь из рук знаменосца, играл на ветру шелковый штандарт, и Семен сделал шаг навстречу всадникам, с трудом поднявшись с пропитанной горячей кровью земли…

Грохнули выстрелы наганов. Маленькая шеренга голых людей, стоявших у щербтой стены, сломалась и осела. Померкло в глазах Слободы развернувшееся знамя и оборвался на высокой ноте призывный звук.