Камера смертников - читать онлайн книгу. Автор: Василий Веденеев cтр.№ 6

В тридцать седьмом судили друг друга: членом трибунала над военными, в том числе и маршалом Тухачевским, являлся и маршал Блюхер, в жизни которого был очень опасный момент в двадцатом, когда Фрунзе пригрозил опальному начдиву-51 и послал его с винтовкой в руках в цепь красноармейцев, штурмующих Турецкий вал. Теперь и Блюхера нет.

Бывшего офицера гвардейского семеновского полка, маршала РККА Михаила Николаевича Тухачевского обвинили в том, что он, будучи заместителем наркома обороны Клима Ворошилова, ездил в Англию на похороны английского короля Георга V, где имел в Лондоне встречу с военным атташе Витовтом Путной, своим давним приятелем по Пятой армии. Путну после августовского процесса тридцать шестого года отозвали из Англии и взяли под стражу, обвинив в связях с троцкистами.

Тухачевский снова собирался на Британские острова, чтобы присутствовать на торжествах по случаю коронации нового монарха, но ему строго указали на недопустимое и чрезмерное увлечение зарубежными вояжами и, понизив в должности, назначили командующим округом.

Потом его обвинили в том, что он вместе с Троцким во время Гражданской войны затеял нездоровую возню на Юго-Западном фронте, возню с Первой конной армией, и тем самым сорвал «марш на Варшаву». Член РВС товарищ Сталин решительно пресек эти безобразия, но время уже оказалось бездарно упущено. За Тухачевским тут же закрепили кличку «командующий-неудачник». Но и этого показалось мало.

Начали открыто и всюду говорить, что маршал хочет единолично присвоить славу победителя Колчака, а его, на самом-то деле, добивал не кто иной, как Генрих Христофорович Эйхе. Вытащили на свет появившуюся в январе тридцать пятого года в «Правде» статью Тухачевского «На Восточном фронте», вызвавшую новые нападки. Там Александр Александрович Самойло и Ольдерогге якобы назывались приверженцами Троцкого. Самойло после этого сидел в кабинете Клима Ворошилова и горько плакал, уверяя всех, что он никакой не троцкист, а сам Ворошилов был снят с поста наркома обороны после финской…

Уборевича и Якира обвиняли в неприкрытом стремлении к карьеризму, к получению маршальских звезд, а начальника Военной академии Корка — в предумышленном умалении роли Фрунзе в обходе Врангеля через Сиваш и допущении разгрома своей армии на Польском фронте. Эйдемана обвинили в том, что пост председателя Осоавиахима он считает насмешкой над полководцем. Потом заговорили о том, что жизненные и военные пути Фельдмана пересеклись с жизненными и военными путями Тухачевского и Уборевича еще во время ликвидации антоновщины.

Когда Фельдман был начальником штаба на Дальнем Востоке, Уборевич, освобождая край от интервентов, почему-то остановил свою армию в девяти верстах от Владивостока и дал японцам возможность расправиться с двумя рабочими и без помех эвакуироваться.

Уже в тюрьме Уборевич пытался покончить с собой, вскрыв вены осколком стекла от очков. Очки у него тут же отобрали…

После заседал трибунал, в составе: председателя — арм-военюриста Василия Васильевича Ульриха, маршалов Буденного и Блюхера, заместителя наркома Алксникса и начальника Генерального штаба маршала Шапошникова; появились статьи в центральных газетах — «Никакой пощады изменникам Родины», «Немедленная смерть шпионам» — и стихи Придворова, взявшего псевдоним Демьян Бедный: «Все эти Фельдманы, Якиры, Примаковы, все Тухачевские и Путны — подлый сброд».

По Указу от первого декабря тридцать четвертого года, подписанному Калининым в день убийства Кирова, ВЦИК обязался не принимать от террористов ходатайства о помиловании, не рассматривать их, а органам НКВД вменялось в обязанность немедленно приводить приговоры в исполнение…

После погибли другие, в сентябре тридцать девятого заключили непонятный договор о дружбе с нацистами, началась Финская и прошла XVII партконференция, после которой товарищу Сталину доложили: для укомплектования новых танковых соединений не хватает 12,5 тысяч средних и тяжелых танков, 43 тысячи тракторов и 300 тысяч автомобилей; катастрофически не хватает командных кадров, а новых самолетов имеется на вооружении не более 10–20 процентов, но товарищ Сталин не поверил, что немцы ему смогут навязать войну, когда он к ней еще совсем не готов.

Что может произойти теперь, уже во время войны, после того как он, генерал Ермаков, доложит наркому, члену «пятерки», о поступивших из нейтральных стран данных? Кого обвинят в измене, на ком остановится холодный, пристальный взгляд спрятавшихся за стеклышками пенсне глаз? На ком из генералов, командующих армиями и фронтами? Подобные вопросы по поручению товарища Сталина курирует именно Лаврентий Павлович Берия. Ему и придется доказывать. Не полезешь же с этим к «самому».

Не исключено, что пока не установленная агентурная станция немцев, выходящая в эфир с позывными ФМГ, и есть ниточка, ведущая к изменнику, ниточка его связи с противником. Но тогда это означает, что предатель здесь, в Москве?!

Ермаков отхлебнул из кружки остывшего чаю и расстегнул все пуговицы на кителе — стало жарко от таких мыслей. Что могут и должны сделать он и его товарищи, чтобы немедленно выявить врага и защитить от необоснованных подозрений честных военачальников, не дать им пасть жертвой излишней подозрительности и жестокости, не позволить запятнать их имена?

Да разве только в именах дело? Нельзя дать поселиться в штабах атмосфере подозрительности и страха, всеобщего недоверия — страшно воевать, не доверяя своим командирам, а позволить вновь вспыхнуть и, подобно эпидемии чумы, прокатиться по воюющей армии волне репрессий просто смерти подобно. Военная разведка просто обязана встать заслоном.

Где же выход, в чем он? Проводить работу, не ставя о ней в известность руководство, уже нельзя, но нельзя и давать повод наркому подозревать в измене всех и вся.

За окнами незаметно рассвело, серое морозное утро встало над городом, покрытом снегом второй военной зимы…

* * *

Пулю в спину Антон получил уже перейдя границу и оказавшись среди своих: немецкий снайпер целился в левую лопатку, чтобы попасть прямо в сердце, но то ли Волков удачно повернулся в момент выстрела, то ли неожиданно дрогнула у немца рука, однако пуля вошла в спину справа.

Пограничники на шинелях вынесли Антона к машине, доставили в госпиталь, где ему сделали операцию. Через пару дней, когда он пришел в себя, хирург подарил ему маленький кусочек свинца, прилетевший с той стороны границы. Волков бережно спрятал маленькую тяжелую остроносую пулю и потом, вернувшись домой, хранил ее в коробочке вместе с орденами и медалями.

Правда, вернулся домой не скоро — рана долго и трудно заживала, мучили боли в спине, приходилось заново учиться сидеть, стоять, ходить…

Бессонными ночами в госпитале он думал о том, что же случилось с девушкой по имени Ксения, работавшей с ним в одной группе: она бесследно пропала, так и не появившись на условном месте встречи в последний день его пребывания в оккупированном немцами польском приграничном городке. Как ее звали на самом деле, каково ее настоящее имя? Вряд ли ему когда-либо придется это узнать — для него она навсегда так и останется Ксенией. А второй разведчик, страховавший Антона, сумел уйти из сетей немецких облав и продолжал начатую товарищами работу.