Камера смертников - читать онлайн книгу. Автор: Василий Веденеев cтр.№ 29

Оправдываться было бесполезно. Все его ссылки на то, что он и раньше писал в анкетах, что во время Империалистической служил офицером, и справки о службе в рядах Красной армии, в период тяжелых боев в восемнадцатом году, когда он был рядовым бойцом, а потом командовал взводом и дважды болел тифом, просто чудом оставшись в живых, положительные отзывы Наркомпроса о его работе с беспризорниками и в школах во внимание не принимались. От него настойчиво добивались выдачи тайников с оружием, имен, паролей, явок…

Суд очень напомнил ему скорый трибунал восемнадцатого года, когда он бежал из-под расстрела. Да и суда-то как такового не было — собралась тройка, названная особым совещанием, заседала буквально десять — пятнадцать минут и осудила его на долгие годы заключения. Морально и физически измотанный, издерганный духотой забитых камер и напряжением ночных допросов, он попал в теплушку спецэшелона, рассчитанную на двадцать пять человек. Но в ней оказалось более сорока — уголовных и политических.

Ехали почти месяц, на каждой станции охрана пересчитывала заключенных по головам, сгоняя их из одного конца теплушки в другой и заставляя по одному переползать по доске, положенной на нары, на свободное пространство. Вскоре, — опытные уголовные говорили, что двадцать девять дней пути это очень быстро, — по сторонам дороги потянулись изгороди из колючки и вышки лагерей: особая зона строительства Забайкальской магистрали.

В лагере Сушков сразу попал в лазарет — еще в теплушке, перед самым прибытием, незнакомый истеричный уголовник ударил его поленом по ноге, раздробив кость. Топили в теплушке буржуйку по очереди, и Дмитрий Степанович не вовремя сунулся прикурить от уголька, что не понравилось уголовнику. Тот размахнулся поленом и пробил бы «политику» голову, но один из заключенных успел толкнуть Сушкова, и удар пришелся по ноге. Так он стал хромым.

Перед войной судьба опять повернулась: вызвали в лагерную канцелярию и отправили по этапу в тюрьму, где сообщили, что его дело пересмотрено, обвинения сняты и он реабилитирован. Сушков не знал, что новый нарком внутренних дел дал указание реабилитировать некоторых заключенных, якобы исправляя «ошибки ежовщины».

В Москву поехать не разрешили, и тогда он отправился в Белоруссию — хотелось в последний раз встретиться с Марией и поглядеть ей в глаза: ничего не говоря, ничего не спрашивая, просто поглядеть и все, но Мария уехала неизвестно куда со своим новым мужем.

На работу Сушкова никто не брал. Он начал пить, опустился, бродяжничал, рискуя вновь оказаться в лагере. Дороги привели его в недавно воссоединенные районы. В большом мире шумели грозные события, надвигалась война, но Дмитрию Степановичу было все равно: если ему сообщили, что даже дочь отреклась от отца, а жена написана на него донос — кому же теперь верить? В один из дней, шагая по дороге, он и не предполагал, что судьба его сегодня вновь повернется.

Обогнала машина и неожиданно притормозила. Сушков отступил к покрытым пылью придорожным кустам — в черных легковых автомобилях ездило только начальство высокого ранга, а такие встречи не могли ему сулить ничего хорошего. Он настороженно глядел на вылезшего из машины седого мужчину в полувоенном френче и «партийной» кепке с матерчатым козырьком. Тот направился прямо к нему.

— Не узнаешь? Вот как довелось свидеться… Ну, здравствуй, комвзвода Сушков! — и он протянул руку.

И тогда Дмитрий Степанович узнал. Комиссар Чернов, Петр Чернов, только постаревший, поседевший, с изрезанным морщинами лицом и орденом на френче, — вот кого он встретил на разбитой дороге.

Бывший комиссар помог ему устроиться на лесоразработках конторщиком. Сушков рассказал ему о себе все, без утайки, да и чего теперь таиться, особенно после лагеря? Чернов, слушая его, хмурился, кусал губы, но все же помог. Дали и комнатушку в старом деревянном доме — какое-никакое, а жилье, крыша над головой.

Война грянула неожиданно. В армию Сушкова не призывали по возрасту и по причине искалеченной ноги, но для него вдруг совершенно неожиданно открылся свой фронт, необычный и опасный.

Однажды поздно вечером пришел незнакомый человек и пригласил прогуляться, сославшись на поручение Чернова. Дмитрий Степанович пошел. Его привели в маленький домик, утопавший в зелени, где за столом в просто убранной комнате сидели сам Чернов и еще один мужчина в штатском.

Чернов начал с того, что Сушков не имеет права в такое время лелеять в себе обиды, а должен доказать самому себе и другим, что он честный человек и патриот. Дмитрий Степанович кивал, не понимая еще, куда клонит бывший комиссар, а тот вдруг предложил ему остаться, не уходить с отступающими частями и беженцами, но дождаться немцев и поступить к ним на службу.

— Биография у тебя, Дмитрий, уж больно подходящая. И языком ты ихним свободно владеешь. Разворачивается партизанское движение, можешь оказать неоценимую помощь. Мы тебе верим, иначе не позвали бы, не предложили. Учти, дело опасное и непростое. Подумай. Это, — он показал на сидевшего рядом с ним мужчину в штатском, — начальник разведки создаваемого партизанского соединения. Если согласен, то он все подробно объяснит. Дело добровольное, откажешься — никто не осудит.

Дмитрий Степанович подумал и согласился. Получил пароль для связи и остался в городе. Через несколько дней в него вошли немцы.

На глаза новым властям Gушков не лез, делал так, как учил его начальник разведки, назвавшийся Иваном Колесовым, — немцы нашли бывшего конторщика сами, вызвали в комендатуру и предложили сотрудничество в качестве переводчика городской управы. Рассказывал он о себе все как есть, умолчав только о встречах с Черновым. Офицер в мышастом мундире сочувственно кивал и заверял, что теперь новый порядок и страдания Сушкова кончились навсегда. Важно только быть предельно искренним и честным в службе.

Работал Дмитрий Степанович в городской управе — сначала в отделе жилой площади, был и такой, потом на бирже труда. По совету Колесова осторожно подсказал немцам про лесоразработки, сославшись на то, что в лагере приобрел определенный опыт по этой части.

Связи с подпольем или партизанами ждал долго, очень долго, хотя каждую неделю доходили слухи о боевых действиях отряда Чернова и Колесова. А тут, в городке, косились на переводчика соседи, один раз вымазали ему дерьмом двери новой, предоставленной немцами квартиры, но Сушков терпел. Чернов говорил на прощание, что война наверняка предстоит долгая, страшная, можно погибнуть, оставшись в глазах окружающих немецким прихвостнем и предателем, но дело бросать нельзя ни под каким видом.

Ближе к новому, сорок второму году, Дмитрий Степанович наконец-то дождался: появился в городской управе рыжеватый мужик Прокоп и, улучив момент, шепнул пароль и назначил встречу. После нее, ворочаясь ночью в постели, Сушков долго раздумывал над тем, как ему победить собственный страх? Но когда-то же надо это сделать! Задание, которое ему передал Прокоп, вроде бы не очень сложное, а страшно. Как он попадет в окружение появившегося в городе важного немца Конрада фон Бютцова? Зачем ему хромой русский переводчик?

Отношение немцев к Сушкову было ровно-сдержанным, но он постоянно чувствовал, как они исподволь приглядываются к нему, проверяют и прощупывают — тонко, ненавязчиво, преследуя свои, неизвестные ему цели. Какие? Хорошо хоть, что не забыли о нем в лесу, подали весточку — адрес новой явки ему передала неприметная женщина, заходившая на биржу. С замиранием сердца он пошел туда и встретил там того же Прокопа. Дмитрий Степанович пожаловался ему, что задание выполнить никак не удается — у немца свой переводчик. Прокоп подумал и обещал помочь.