Разве только отправить Зосю к подруге, а потом прийти туда самому, после того как пристрелишь соглядатая в развалинах? Рубить концы все равно надо — это непреложный закон нелегала. И другого выхода нет! Может, удастся за день-два подыскать какое-нибудь новое жилье, или им придется уехать отсюда совсем? Правда, уезжать далеко тоже не лучший вариант — те, с кем он хотел увидеться, станут искать его здесь. Но и немцы тоже…
Не догадывавшийся о мыслях пана Викентия незнакомец переступил с ноги на ногу. Это отвлекло Марчевского от невеселых размышлений.
— Можете опустить руки и сесть в кресло, — благосклонно разрешил он и отошел в другой угол комнаты. Снял со спинки стула пальто и шляпу гостя, быстро осмотрел их: оружия не было и там.
— Зося, выйди, пожалуйста, нам с паном надо поговорить. И собери самое необходимое. Себе и мне.
— Пан полковник зря беспокоится, — спокойно сказал незнакомец. — Я не имею дурных намерений.
— Вот как?.. — протянул несколько удивленный Марчевский. — Зося, почему ты его впустила?
— Но он сказал, что давно знает тебя, — красивое Зосино лицо выражало искреннее недоумение.
«Боже мой, вот когда глупость женщины отнюдь не благо, а погибель в прямом смысле слова», — раздраженно подумал пан Викентий.
— Хорошо, мы сейчас все выясним, — Марчевский подошел к окну, немного отодвинул штору и посмотрел вниз. Улица была пустынна. — Иди, Зося, делай как я сказал!
Дождавшись, пока она выйдет, Пан Викентий подошел к столу и, не убирая пистолета, сел напротив гостя. Отметил про себя, что тот держится достаточно спокойно. Наверное, надеется выкрутиться? Но ноздри до сих пор щекочет сладковато-приторный запах «Фрюлинга», а это смертный приговор!
— Итак, — глядя в глаза незнакомцу, сказал Марчевский, — пан знает меня, мое бывшее звание, знает, где я живу, а я, представьте, пока не знаю о вас ничего. Не хотите восполнить пробелы?
— Пан полковник не прав: офицер всегда остается офицером, даже если армия потерпела поражение, — мягко улыбнулся гость. — Поэтому я обратился к вам по званию. Однако вы, похоже, действительно меня не помните?
— Представьте себе, — с издевательской усмешкой ответил полковник.
— Я Тараканов, из Кракова.
— О, так пан русский? Интересная новость. И что же вы делаете здесь? Откуда знаете меня, как нашли мое жилище в этом городе? Отвечайте быстро, на долгие разговоры нет времени.
— Надеюсь, пан полковник не станет стрелять в квартире при женщине, если я достану сигареты? — вместо ответа поинтересовался Тараканов. — А на ваши вопросы я отвечу. Все очень просто — мне нужны пенёндзы,
[4]
а знакомых здесь нет. Я случайно увидел вашу даму и пошел за ней, надеясь на счастливую встречу с вами. Вот и встретились. Не откажите в помощи бывшему сотруднику дефензивы?
[5]
— Складно лжете, господин Тараканов, но неправдоподобно. Во-первых, Зося не выходит из дома! А во-вторых, среди сотрудников дефензивы у меня не было знакомых с фамилией Тараканов. И вообще там не служат эмигранты!
— Не служили, но сотрудничали! — уточнил гость без тени смущения. — Полиция не может обходиться без осведомителей.
— Согласен, — кивнул Марчевский, — но теперь вы, видно, быстро сменили хозяина.
— Прошу вас, не торопитесь с выводами! — примирительно поднял руки Тараканов. — При новом хозяине зачем бы мне деньги? Кстати, могу предложить вам купить весьма интересную вещь, и надеюсь, она придется вам по вкусу. Но самое главное — деньги! Они у вас есть?
— Короче, чего вы хотите? — самоуверенность Тараканова начала раздражать пана Викентия. С каким удовольствием он всадил бы между глаз пулю этому бывшему полицейскому осведомителю, наверняка перешедшему на службу к оккупантам. Слишком много говорит за это. Может быть, не ждать темноты, а пристрелить его прямо в квартире, а потом уйти? Нет, пока ничего еще не ясно с его собственными делами, нельзя столь явно бросать вызов немцам: они хватятся своего соглядатая, придут, обнаружат труп и…
— Ну, говорите, я же жду! — поторопил Марчевский.
— Вот, — Тараканов сунул руку в карман и вытянул из него за тонкую золотую цепочку изящное распятие. На небольшом нательном крестике была прикреплена искусно вырезанная из слоновой кости фигурка распятого Иисуса Христа. — Не откажите, пан полковник, а то я совсем издержался. Не сомневайтесь, золото всегда в цене. И обратите внимание, это очень старая работа. Оно ваше, если заплатите.
— Сколько? — с иронией поинтересовался полковник.
— Сто пятьдесят марок, — не моргнув глазом, ответил Тараканов. — Ни пфеннига меньше.
— А злотые вас не устроят? Покажите… — Марчевский взял протянутое распятие, повертел, рассматривая. На оборотной стороне было выгравировано: 25 декабря. — Дата Рождества Христова… Напомните, господин Тараканов, где мы могли встречаться раньше?
— В Польше «Б»,
[6]
например. Вообще в Восточных кресах,
[7]
когда там велась борьбе с коммунистическими партизанами. А злотые будут в цене еще не скоро. Берите, я вижу, вам нравится.
— У меня нет такой суммы. Но могу предложить сто марок, тоже неплохая цена.
— Хорошо, ни вам, ни мне! — хлопнул себя ладонью по колену Тараканов. — Пусть будет сто двадцать пять. Из уважения к дате!
Впервые за все время разговора бледная улыбка тронула губы пана Викентия. Он положил пистолет на стол и убрал распятие в карман пиджака.
— Скажите, Тараканов, сколько вам лет?
— Это имеет значение? — нимало не смутившись, ответил вопросом на вопрос бывший осведомитель политический полиции. — В отличие от женщин я не делаю секрета из своего возраста. Мне тридцать шесть. А что?
— Вы еще так молоды, — продолжая улыбаться, пояснил Марчевский, — но торгуетесь, как старый еврей на варшавской барахолке. Берите, что вам дают.
— На варшавской барахолке не бывал, не знаю, — парировал Тараканов. — Я вообще не бывал до войны в Варшаве, только проездом. Но деньги счет любят, пан полковник. Я на эти марки жить собираюсь, понятно? И во время войны надо есть, пить, где-то спать, что-то надевать на себя…
— Скоро лето, — меланхолично заметил пан Викентий.
— Еще не скоро, — огрызнулся гость, — до лета успеешь с голоду подохнуть. Давайте сто двадцать пять и разойдемся. А нет, так верните вещь, как-никак золотая. — Он требовательно протянул руку.
Марчевский даже удивился, какая длинная оказалась у Тараканова рука, а ее движение — неожиданное, гибкое, быстрое, как выпад опытного фехтовальщика.