– Не хочется умирать? – спросил человек в чёрных одеждах, наслаждением сделав большой глоток.
– Не хочется! – ответил узник.
– Страшно перешагнуть за грань небытия? А вдруг того, на кого уповаешь, не существует? Уже жалеешь, что не принял предложения прокуратора? – усмехнулся кривоватым ртом незнакомец.
– Страшно, но не жалею!
– Прямо настоящий герой! Однако весь твой героизм основан на обычной человеческой глупости и упрямстве. Нет никакой жизни после жизни, нет!!! Я лично проверял. Это всё выдумки главного моего недруга! А я ведь предлагал тебе заключить со мной договор, вспомни? Разве не так?
– Помню! Предлагал!
– Может, сейчас пересмотрим наши отношения? Зачем тебе какой-то призрачный мир, которого никогда и никто не видел? Жизнь прекрасна, пойми! Ты молод, успешен, известен. Я сделаю тебя своим наместником на земле, ибо здесь мой мир, моя вотчина. Я дам несметные богатства. Ты сможешь купить на золото всё, что захочешь, хоть самого первосвященника, хоть прокуратора, или даже всю империю вместе с кесарем, – хохотнул нежданный посетитель. – А любовь? Ведь ты же познал настоящую любовь такой прекрасной женщины!? Подумай! У меня и договор уже готов. Подпишем его каждый своей кровью и породнимся. Согласен, Иисус?
– Ну, я уже один раз тебе ответил, Велиар! К чему все эти бессмысленные разговоры? К тому же у тебя уже есть помощник! Чем Иуда не наместник на земле? – устало проговорил Иисус.
– Иуда?… – с небольшой обидой в голосе переспросил человек, которого узник назвал Велиаром, – ты что же, надо мной смеёшься? С такими соратниками, как он, мир не переворачивают! Иуда жаден, а потому труслив. Он любит жизнь и не способен на подвиг.
– Ну, ты же ведь сам сказал, что я глупец, ибо отказался от твоего предложения, – засмеялся узник.
– Не передёргивай! Здесь речь идёт совершенно о другом, – вновь обиделся незваный гость.
– Зато мой бывший ученик не откажется ни от одного твоего предложения! Пригласи его, Велиар, пригласи! Он согласится тебе помогать. И ещё позови Каиафу, тестя его, Ханана, и остальных. Они так же все тебе помогут.
– Позвал! И они уже помогли, ибо ты здесь!
Противный скрип железных петель, от которого обычно по коже спины волной пробегают мурашки, прервал этот довольно странный разговор. Узник отвёл глаза от своего давнего и вечного спорщика и увидел, как вначале сквозь узкую щель открываемой двери темноту прорезал тоненький и слабый луч масляной лампы, а затем в камеру кто-то вошёл. Проповедник с трудом смог рассмотреть в пришедшем человеке старого тюремщика. Тот стоял перед узником и держал в руках кувшин с водой и краюху чёрствого хлеба. Старик случайно услышал из-за двери стоны и какие-то бормотания несчастного узника. Надсмотрщик видел, как легионеры протащили по коридору и бросили на каменный пол избитого проповедника. Ему стало жалко пленника, о котором говорил весь город, а потому и решил дать ему немного воды и пол-лепёшки.
«Человек всё-таки! Видимо, от голода и побоев свихнулся малость, если сам с собой разговаривает», – думал надсмотрщик, входя в темницу к заключённому. Старик хотел что-то сказать, но даже не успел поставить на пол кувшин и положить хлеб, так как буквально через мгновение в темницу, грубо оттолкнув его в сторону, вошли несколько легионеров с факелами. Глаза узника уже успели отвыкнуть от света, поэтому он, гремя цепями, ладонью правой руки закрыл их от яркого огня. Пленник не смог сразу разглядеть лиц пришедших к нему людей, зато услышал приказ, сказанный громким голосом.
– Вставай, царь иудейский! – крикнул один из римских легионеров и довольно сильно двинул лежавшего проповедника ногой. – Время уже пришло! Тебя ждёт суд Синедриона.
* * *
Солнце уже поднималось над горизонтом. Оно только-только начинало раскрашивать в розовые цвета серый, ещё не отошедший от ночной мглы, сердитый и не проснувшийся небосвод, по которому отдельными белыми островками плыли редкие облака. Спать этой ночью, оказавшейся такой бесконечно долгой и полной столь неожиданными, трагическими и бурными событиями, мне не пришлось.
Выйдя в сад вслед за молодой галилеянкой, которая, получив от меня разрешение на свидание с пленником, счастливая убежала в крепость Антония, я всё ещё стоял на террасе, погружённый в свои мысли, находясь под впечатлением от множества встреч, произошедших нынешней ночью. Воспоминания вперемешку с переживаниями так сильно захлёстнули меня, а утренний воздух, несущий в себе свежесть и прохладу прошедшей ночи, не отпускал из своих объятий, что я даже не услышал, как сзади осторожно подошёл слуга и тихо произнес:
– Завтрак в садовой беседке! – Думая, что его не услышали, он ещё раз, но уже чуть громче сказал: – Игемон, завтрак готов и накрыт в садовой беседке.
– Хорошо, иду, – ответил я и начал спускаться по ступеням террасы. Сегодня мне надлежало быть в претории и решить весьма важный вопрос: утвердить приговор суда Синедриона или отвергнуть его, помиловав осуждённого проповедника из Капернаума по прозвищу Назорей.
В саду под ветвями деревьев ранним утром было свежо и прохладно. В беседке за столом, несмотря на столь ранний час, сидела моя жена, Клавдия Прокула, отдававшая приказания своей рабыне. Я остановился и невольно залюбовался ее утончённым профилем, роскошными волосами, красивыми тонкими пальцами.
«Почему она поехала за мной в такую даль? Внучка бывшего императора Клавдия и дочь жены Тиверия – нынешнего римского кесаря, могла бы найти для себя более выгодную партию, например, какого-нибудь придворного вельможу или сенатора, но почему-то выбрала меня. Зачем?… Что она, царственная княжна, нашла в этой богами забытой стране?» – пришла мне в голову неожиданная мысль. Мы были вместе уже более десяти лет. И все эти годы меня удивляло, что же заставило ее, привыкшую к роскоши молодую женщину связать свою судьбу со мной? Ведь я был воином, для которого походная жизнь являлась более привычной, нежели спокойное существование и развлечения.
– Доброе утро, дорогая! Почему вдруг встала так рано? – я тихо подошёл к жене сзади и, нежно поцеловав её в обнажённое плечо. – Почему ты бросила Рим и поехала со мной на край света? – вдруг совершенно серьёзно прозвучал мой вопрос, своей неожиданностью удививший даже меня.
От внезапного прикосновения моих губ Клавдия вздрогнула.
Конечно, Клавдии здесь было скучно, и я это прекрасно понимал. Круг её общения ограничивался редкими, но интересными и увлекательными беседами с хранителем моей библиотеки. Когда Клавдия приезжала в Иерусалим, то всегда встречалась с Гамалиилом, который являлся, пожалуй, самым образованным человеком в городе. Мне же невозможно было уделять жене времени более того, что я имел, а его как раз и не хватало. Неотложных дел всегда скапливалось очень много, особенно в последние дни перед праздником иудейской пасхи, когда местные священники вновь жёстко подняли вопрос о нищем проповеднике из Каперанума, который, по их мнению, представлял страшную опасность для государства. В конце концов, духовенство и первосвященник добились цели – им удалось схватить давнего своего недруга.